На его голос из гостиной вышла Китти. Она в этой семье интересовала его меньше всех — потому что не была настоящей женщиной, как он определял для себя теперь. Оказалось, что Морис куда-то уехал по делам.
— А мама с Адой в церкви, — добавила она. — Им пришлось идти пешком — машину забрал Морис.
— Куда он уехал?
— Не знаю. Адрес он обычно оставляет слугам. Мы о Морисе знаем еще меньше, чем в ваш прошлый приезд, если такое возможно. Стал таким загадочным да таинственным — куда там.
Мурлыча что-то под нос, она угостила его чаем.
Ни логикой, ни шармом Китти похвастаться не могла — к удовольствию Клайва, от такого сравнения ее брат только выигрывал. Она продолжала на него жаловаться — и делала это с занудством, которое унаследовала от миссис Холл.
— Церковь в пяти минутах ходьбы, — заметил Клайв.
— Да, они бы вас встретили, дай он нам знать. Он все держит в секрете, а потом смеется над нами.
— Это я ничего ему не сообщил.
— Ну, как Греция?
Он стал рассказывать. Ей это быстро наскучило, как наскучило бы и ее брату. Но Морис умел слушать, проникать в суть рассказа, а у нее этого дара не было. Клайв вспомнил, как зачастую обращался к Морису с пространными речами и постепенно между ними устанавливалась особая близость. Да, из-под обломков этой страсти предстоит извлечь многое. Если Морис все правильно поймет, он сумеет проявить и здравый смысл, и широту натуры.
Китти перешла к рассказу о собственных делах, это у нее выходило более внятно. Она упрашивала маму послать ее учиться в институт, прослушать курс экономики ведения домашнего хозяйства, и матушка была готова согласиться, но Морис, узнав, что платить надо три гинеи в неделю, категорически воспротивился. Естественно, Китти обиделась — разве ей не причитаются деньги на учебу? Аде причитаются, а ей — нет? Аде, как предполагаемой наследнице, полагалось «изучить истинную стоимость денег. А мне, значит, ничего изучать не надо». Клайв решил, что попросит друга быть к сестре подобрее. Как-то раз он уже вмешивался подобным образом, и Морис — само очарование — дал ему понять, что подобное вмешательство вполне уместно.
Их прервал шум от дверей: вернулась набожная публика. Вошла Ада, в вязаном жакете, шотландском берете и серой юбке. Осенний туман изящным блеском осел в ее волосах. Щечки порозовели, глазки горят. Она явно обрадовалась Клайву, и хотя ее восклицания ничем не отличались от восклицаний Китти, впечатление было другое.
— Почему не предупредили? — вскричала она. — У нас, кроме пирога, ничего нет. Мы бы попотчевали вас настоящим английским обедом.
Он сказал было, что ему скоро надо ехать, но миссис Холл и слышать ничего не хотела — останетесь у нас на ночь. Что ж, это приглашение он принял с радостью. Дом наполнился теплыми воспоминаниями, особенно когда говорила Ада. Как сильно она отличается от Китти!
— А я решил, что вы — Морис, — сказал он ей. — У вас голоса удивительно похожи.
— Просто я сейчас простужена, — пояснила она со смехом.
— Вы правы, они очень похожи, — вступила миссис Холл. — У Ады голос как у Мориса, нос, а стало быть, и рот, плюс бодрость духа и крепкое здоровье. Это я давно подметила. А Китти пошла в него умом.
Все засмеялись. Видимо, этим трем женщинам было хорошо в обществе друг друга. Клайву открылись отношения, о которых он не подозревал, — в отсутствие своего мужчины они раскрепощались. Цветам для жизни нужно солнце, но некоторые растения набирают силу с приходом ночи, и Холлы напомнили Клайву заросли энотеры, украшавшей пустынную аллею в Пендже. Даже Китти, разговаривая с матерью и сестрой, превращалась в красавицу, и Клайв сказал себе, что обязательно упрекнет Мориса — разве можно так относиться к сестре? Сильно нажимать он не будет, не настолько Морис несовершенен; вообще в новом свете фигура его вырисовывалась объемно и крупно.
Девушки теперь ходили на курсы первой медицинской помощи — сказались соседские отношения с доктором Барри — и после обеда взяли Клайва в оборот: будем делать перевязки. Клайв безропотно подчинился. Ада перевязала ему голову, Китти — лодыжку, а миссис Холл, счастливая и беззаботная, все повторяла:
— Ну, мистер Дарем, по сравнению с вашим прошлым заболеванием это сущий пустяк.
— Миссис Холл, сделайте одолжение, зовите меня по имени.
— С удовольствием. Девочки, к вам это не относится.
— Нет, пусть Ада и Китти тоже зовут меня по имени.
— Значит, Клайв! — не стала кокетничать Китти.
— Значит, Китти!
— Клайв.
— Ада… так лучше. — Однако он слегка покраснел. — Терпеть не могу формальностей.
— Я тоже, — откликнулась Ада. — Меня вообще ничье мнение не волнует и никогда не волновало. — И взгляд ее невинных глаз застыл на его лице.
— А вот Морис, — вздохнула миссис Холл, — жуткий привереда.
— Да, с Морисом не соскучишься… ох-хо, головку пожалейте.
— Ох-хо, — скопировала Ада.
Зазвонил телефон.
— Он звонит из города, получил вашу телеграмму, — объявила Китти. — Спрашивает, здесь вы или нет.
— Скажите, что здесь.
— Тогда он попозже приедет. А сейчас хочет поговорить с вами.
Клайв взял трубку, но услышал только зычный треск. Их разъединили. Перезвонить Морису они не могли, не знали, куда, и Клайву сразу полегчало — приближение реальности наполняло сердце тревогой. Он с удовольствием отдал себя в руки будущих медсестер. Все чудесно, и скоро приедет его друг. Над ним наклонилась Ада. Он увидел хорошо знакомые черты, но сейчас их облагораживал какой-то внутренний свет. Взгляд его украдкой бродил по темным волосам и глазам, переходил на ясно очерченный рот, изгибы тела — Клайв находил в этой девушке все, чего требовало его переходное состояние. Ему встречались и более соблазнительные женщины, но ни одна из них не сулила такой покой. Вот он, компромисс между памятью и желанием, вот он, спокойный вечер, каких никогда не знала Греция. Ее не могли коснуться грубые споры, она была сама нежность, которая примиряет настоящее с прошлым. Раньше ему казалось, что такие существа можно встретить разве что в раю, но в рай он не верил. И вдруг… столь многое стало возможным. Он лежал и смотрел ей в глаза и частично видел в них себя, и от этого узнавания в нем зажглось ровное, без шипения, пламя. Ему было хорошо, дальше его желания пока не простирались, и беспокоила лишь одна мысль: только бы не приехал Морис, потому что воспоминание должно оставаться воспоминанием. Когда, заслышав какой-то шум — уж не Морис ли едет? — другие выбегали из комнаты, Клайв удерживал Аду подле себя, и скоро она поняла: ему этого хочется — и уже не срывалась с места.
— Если бы вы знали, как хорошо в Англии! — признался он вдруг.
— В Греции разве хуже?
— Там просто кошмар.
Она огорченно вздохнула, вздохнул и Клайв. Их глаза встретились.
— Мне очень жаль, Клайв.
— Ничего, ведь все кончилось.
— Но в чем же…
— В том, Ада, что в Греции мне пришлось целиком перестроить свою жизнь. Так уж вышло. Нелегкая задача, но, кажется, я справился.
— Мы часто о вас говорили. Морис уверял, что Греция вам понравится.
— Морис не знает… никто не знает, кроме вас! Я рассказал только вам. Тайну хранить умеете?
— Конечно.
Клайв вдруг растерялся. Их разговор зашел в тупик. Но Ада и не рассчитывала на долгую и последовательную беседу. Остаться наедине с Клайвом, которого она тихо боготворила, — разве этого мало? Она призналась, что благодарит судьбу за его возвращение. Он с жаром согласился.
— Да, хорошо, что я вернулся сюда.
— Машина! — взвизгнула Китти.
— Не ходите! — взмолился он, схватив Аду за руку.
— Но как же… Морис…
— Да ну его!
Он удержал ее возле себя. Со стороны вестибюля донесся топот ног.
— Где он? — голосил его друг. — Куда вы его девали?
— Ада, погуляйте со мной завтра. Я хочу, чтобы мы виделись чаще… Договорились?
В комнату ворвался ее брат. Увидев повязки, он решил: что-то случилось. Но тут же разобрался в ошибке.