— Слушаю, мэм, — кротко произнес он.
Мисс Дженни не сводила с него глаз, и под ее взглядом от военной выправки Айсома осталась одна только оболочка — опустив мотыгу, он каким-то неуловимым движением мгновенно стер ее с себя.
— Положи мотыгу и подай сюда вон ту корзинку. Первый раз в жизни ты по своей доброй воле взял в руки садовый инструмент. Хотела бы я знать, какая форма заставит тебя копать землю — я бы тебе ее непременно купила.
— Так точно, мэм.
— Если тебе хочется играть в солдатики, отправляйся вместе с Баярдом куда-нибудь подальше и играйте там на здоровье. Я могу выращивать цветы без помощи армии, — добавила она и обернулась к гостье, держа в руках букет дельфиниума. — Над чем вы смеетесь?
— У вас обоих такой забавный вид, — отвечала девушка. — Вы гораздо больше похожи на солдата, чем бедняга Айсом, хотя он и в форме. Простите, что я смеюсь, — добавила она, кончиками пальцев касаясь век.
Мисс Дженни сердито фыркнула, положила в корзинку дельфиниум и, направившись к душистому горошку, принялась яростно щелкать ножницами. Гостья шла следом, а за ними с корзинкой в руке плелся Айсом. Покончив с горошком, мисс Дженни повернула обратно, сопровождаемая своею свитой; временами она замедляла шаг, чтобы срезать розу, и наконец остановилась возле клумбы, где тянулись вверх перевернутые яркие колокольчики тюльпанов. На этот раз им с Айсомом повезло — различные краски образовали на клумбе симметричный пестрый узор.
— Осенью, когда мы их выкапывали, я клала Айсому в правую руку луковицу красного тюльпана, а в левую — желтого, — пояснила она гостье. — Потом я говорила: «А ну-ка, Айсом, подай сюда красную». Он всякий раз протягивал мне левую руку, а если я смотрела на него подольше, то и обе сразу. «Ведь я же тебе велела держать красную луковицу в правой руке», — говорила я ему. «Да, мэм, вот она», — и он снова протягивал мне левую руку. «Но это же не правая, дурень ты этакий!» — «А вы мне раньше сказали, что она правая», — отвечал он. Верно, черномазый?
Мисс Дженни поглядела на Айсома, который, невозмутимо ухмыляясь, словно желая ее задобрить, все тем же неуловимым движением еще раз стер с себя военную выправку.
— Да, мэм, совершенно верно.
— То-то, — предостерегающе заметила мисс Дженни. — Ну посудите сами, можно с таким остолопом развести приличный цветник? Каждую весну я с ужасом жду, что на клумбе с гиацинтами вдруг ни с того ни с сего появится кукуруза или горох. — Она еще раз окинула взглядом тюльпаны, мысленно оценивая соотношение тонов.
— Нет, тюльпанов вам не надо, — решительно заявила она и пошла дальше.
— Не надо, мисс Дженни, — серьезно согласилась гостья.
У калитки мисс Дженни остановилась и взяла у Айсома корзину.
— Ступай домой и сними с себя все это барахло, слышишь?
— Да, мэм.
— Через несколько минут я посмотрю в окно. К этому времени ты должен быть в саду с мотыгой, — добавила она. — Держи ее обеими руками и старайся, чтоб она у тебя двигалась. Понял?
— Да, мэм.
— А Кэспи передай, чтобы он завтра с утра принялся за работу. Черномазые, которые тут кормятся, должны хоть иногда немножко поработать.
Но Айсом уже исчез, и обе женщины пошли дальше и поднялись на веранду. Войдя в холл, мисс Дженни доверительно заметила:
— Звучит так, словно он и вправду все это будет делать. А ведь он не хуже меня знает, что после этих слов я просто не посмею выглянуть в окно. Проходите, — добавила она, открывая дверь в гостиную.
Теперь эту комнату открывали только от случая к случаю, между тем как при жизни Джона Сарториса ею пользовались постоянно. Он регулярно давал званые обеды, а то и балы, и тогда распахивались створчатые двери, соединявшие гостиную со столовой, на лестницу выходили три негра со струнными инструментами, зажигались все свечи, и среди этого богатства ароматов, музыки и красок сновал веселый и задорный хозяин. И здесь же, в этой комнате, в мягких отблесках своего щедрого очага, облаченный в серый полковой мундир, пролежал он последнюю ночь, созерцая собственный апофеоз, завершивший великолепный, хотя и не всегда безупречно яркий карнавал его жизни.
Но при его сыне в гостиной собирались все реже и реже, и она постепенно и незаметно утратила свою энергичную мужественность и по безмолвному уговору между его женой, женой его сына Джона и мисс Дженни стала просто комнатой, где они два раза в год производили генеральную уборку или же, сняв с мебели холщовые чехлы, как того требовал неукоснительно соблюдаемый ритуал, принимали почетных гостей. Таков был статус этой комнаты, когда появились на свет его внуки, и таким же он оставался вплоть до смерти их родителей и позже, до кончины его жены. После этого мисс Дженни о почетных гостях вспоминала очень редко, а о гостиной и вовсе никогда. Она говорила, что стоит ей войти в эту комнату, как ее прямо в дрожь бросает.