Приходится вставать, чтобы занять очередь, очень рано, так что уходишь половина шестого, а обратно возвращаешься в три часа, потому что заведующий начинает принимать с половины второго, а кончает в три часа. Хотя и пишут в газетах, что многие фабрики переходят на семичасовой рабочий день и много требуется рабочих, в том числе и подростки, но нас пока никого никуда не посылают. Бывает очень часто, что заведующий совсем не принимает, и приходится уходить домой ни с чем. Придешь домой усталая, да еще дома не убрано, пока уберешься, пообедаешь, отдохнешь, а там и на каток. Я купила коньки «английский спорт» и нахожу, что на этих коньках легче кататься, чем на «снегурочках». Так и проходит весь день в безделии. Я вообще очень скучаю по работе. Тот, который обещал меня устроить на работу, что-то все тянет волынку. Наверное, пока сама себе не найдешь работы, до тех пор и не будешь работать. Тома, последнее время я хожу на каток очень редко, потому что очень холодно, да притом еще одной не хочется идти. В клубе часто встречаю Гитку Либензон, она говорит, что пока учится хорошо, так что можно надеяться, что окончит семилетку. Ну, кажется, я о всем тебе написала, больше писать нечего. Деньги я твои получила, большое тебе спасибо, они меня выручили.
Привет тебе от Насти.
Я отложила письмо и подумала, что если бы я решилась вдруг писать роман, охватывающий кусок истории, которому я была современницей, то, может, придумала бы, что эта Зина — Томина корреспондентка — оказалась матерью сорокалетней дамочки, похрапывающей за стенкой. Если Зине в двадцать седьмом году было пятнадцать, то в тридцать шестом, когда родилась Женя, — двадцать четыре, вполне возможный вариант. Можно написать трогательную сцену случайной встречи Томы и Зины, внутреннее прозрение и бурное раскаяние дамочки, да мало ли чего там можно всякого такого поучительного написать… Но в жизни все проще и сложней.
Я взяла следующее письмо, написанное совсем детским почерком с нажимом, датировано оно было тоже двадцать седьмым годом.
«Здравствуй, Тома! Томочка, я получила твое письмо 9-го ноября в 10 часов утра, и я очень обрадовалась твоему письму, так обрадовалась, что уронила из рук книгу, которую я читала, позабыла все, что около меня стояла Наташа и моя подруга Клара. Томочка, я твое письмо прочла 3 раза, и мне стало жаль тебя, когда прочла, что тебе без нас скучно. Томочка, мы тебя не забудем никогда, мы тебе написали стихотворение.
Томочка, ты нам с Наташей и Кларой тоже пришли стихотворение. Томочка, мы праздновали великий праздник Десятилетие Октября и провели его очень весело. Мы с мамой и папой и Наташей приехали в гости в Москву к тете Вере. Но тебя, Томочка, я не могла разыскать, потому что было очень некогда. Томочка, мы катались на автомобиле. В 11 ч. 30 минут мы отправились на грузовике кататься и катались до 3 ч. 30 минут. Всего 4 часа. По дороге мы встретили большой-большой пароход, и на нем стояли матросы, а сзади парохода шел Чемберлен. Только не сделанный из дерева, а человек, наряженный в такой костюм: голова большая-большая, больше самого большого мяча, в распахнутом халате. А рядом с ним тоже шел человек, только очень худой, его называли Обирало. Вечером вся Москва горела в огне, в особенности Дом союзов, Советов, Кремлевская стена, лицом к Мавзолею, а Мавзолей ничем. Ни трауром, ни лампочками. И еще дом «Известия» на Страстной площади…»
Я вдруг почувствовала, что Тома не спит, подняла глаза от письма и встретилась с ней взглядом.
— Извините, — сказала я, слыша, что краснею. — Никак не могу заснуть, и вот у вас письмо прочесть взяла… Вы учительницей были?
— Пионервожатой… — со сна голос у Томы был охрипшим. — Читайте, если вам интересно. Только кому это все нужно?..
— Почему же?
— Да ну…
Тома легла на спину, закрыла глаза, задышала ровно, не то делая вид, что заснула, не то на самом деле впав в забытье.
Тайга за окном напряглась и затихла, как всегда бывает перед восходом, небо проступило бледной синевой, потом ало выкатилось солнце. Туман на лугах стал желтым.
Потом тайга кончилась, пошло поле с негустыми зелеными всходами пшеницы, потом началась деревня, люди еще спали, собаки не лаяли.
Я стала дочитывать письмо.
«Томочка, а 6 ноября у нас был в отряде утренник. Мы собрались в клубе в 12 часов утра, мы там делали маршировку. Томочка, 1-е звено ничего не сделало, 2-е звено пирамиду, да и то только одну. 3-е звено с 4-м коллективную декламацию. Нам в отряде давали чай и целые пакеты: пряников 2, 1 пастилу, 2 яблока, 3 конф. Бутерброд с сыром и колбасой. Прямо не могли идти, до того объелись. Томочка, дисциплина была негодная, ребята бузили почем зря. Некоторые из ребят пили 2 раза чай и 2 пакета получили, и их потому что недосмотрели, потому что не по росту ходили, как при тебе, Томочка, а прямо гурьбой, как все равно шайка беспризорных, получился галдеж, как у беспризорных.