Сентябрь 2005
МАРСИАНИН
Устремленные вверх голубые пики терялись в завесе дождя, дождь поливал длинные каналы, и старик Лафарж вышел с женой из дома посмотреть.
— Первый дождь сезона, — заметил Лафарж.
— Чудесно… — вздохнула жена.
— Благодать!
Они затворили дверь. Вернувшись в комнаты, стали греть руки над углями в камине. Они зябко дрожали. Сквозь окно они видели вдали влажный блеск дождя на корпусе ракеты, которая доставила их сюда с Земли.
— Вот одно только… — произнес Лафарж, глядя на свои руки.
— Ты о чем? — спросила жена.
— Если бы мы могли взять с собой Тома…
— Лаф, ты опять!
— Нет, нет, прости меня, я не буду.
— Мы прилетели сюда, чтобы тихо, без тревог прожить свою старость, а не думать о Томе. Сколько лет прошло, как он умер, надо постараться забыть его и все, что было на Земле.
— Верно, верно, — сказал он и снова потянулся к теплу. Его глаза смотрели на огонь. — Я больше не заговорю об этом. Просто, ну… очень уж недостает мне наших поездок в Грин-Лон-Парк по воскресеньям, когда мы клали цветы на его могилу. Ведь мы больше никуда не выезжали…
Голубой дождь ласковыми струями поливал дом. В девять часов они легли спать; молча, рука в руке, лежали они, ему — пятьдесят пять, ей — шестьдесят, во мраке, наполненном шумом дождя.
— Энн, — тихо позвал он.
— Да? — откликнулась она.
— Ты ничего не слышала?
Они вместе прислушались к шуму ветра и дождя.
— Ничего, — сказала она.
— Кто-то свистел, — объяснил он.
— Нет, я не слышала.
— Пойду посмотрю на всякий случай.
Он надел халат и прошел через весь дом к наружной двери. Помедлив в нерешительности, толчком отворил ее, и холодные капли дождя ударили по его лицу. Дул ветер.
У крыльца стояла маленькая фигура.
Молния распорола небо, и мазок белого света выхватил из мрака лицо. Оно глядело на стоящего в дверях Лафаржа.
— Кто там? — крикнул старик, дрожа.
Молчание.
— Кто это? Что вам надо?
По-прежнему ни слова.
Он почувствовал страшную усталость, слабость, изнеможение.
— Кто ты такой? — крикнул Лафарж снова.
Жена подошла к нему сзади и взяла его за руку.
— Чего ты так кричишь?
— Какой-то мальчик стоит у крыльца и не хочет мне отвечать, — сказал старик, дрожа. — Он похож на Тома!
— Пойдем спать, тебе почудилось.
— Он и сейчас стоит, взгляни сама.
Лафарж отворил дверь шире, чтобы жене было видно. Холодный ветер, редкий дождь — и фигурка, глядящая на них задумчивыми глазами. Старая женщина прислонилась к притолоке.
— Уходи! — сказала она, отмахиваясь рукой. — Уходи!
— Скажешь, не похож на Тома? — спросил старик.
Фигурка не двигалась.
— Мне страшно, — произнесла женщина. — Запри дверь и пойдем спать. Не хочу, не хочу!..
И она ушла в спальню, причитая себе под нос. Старик стоял на ветру, и руки его стыли от студеной влаги.
— Том, — тихо сказал он — Том, на тот случай, если это ты, если это каким-то чудом ты, — я не стану запирать дверь. Если ты озяб и захочешь войти погреться, входи и ложись подле камина, там есть меховой коврик.
И он прикрыл дверь, не заперев ее.
Жена услышала, как он ложится, и зябко поежилась.
— Ужасная ночь. Я чувствую себя такой старой. — Она всхлипнула.
— Ладно, ладно, — ласково успокаивал он ее, обнимая. — Спи.
Наконец она уснула.
И тут его настороженный слух тотчас уловил: наружная дверь медленно-медленно отворилась, впуская дождь и ветер, потом затворилась. Лафарж услышал легкие шаги возле камина и слабое дыхание. «Том», — сказал он сам себе.
Молния полыхнула в небе и расколола мрак на части.
Утром светило жаркое-жаркое солнце.
Лафарж распахнул дверь в гостиную и обвел ее быстрым взглядом.
На коврике никого не было.
Лафарж вздохнул.
— Стар становлюсь, — сказал он.
И он пошел к двери, чтобы спуститься к каналу за ведром прозрачной воды для умывания. На пороге он чуть не сбил с ног юного Тома, который шел уже с полным до краев ведром.
— Доброе утро, отец!
— Доброе утро, Том.
Старик посторонился. Подросток пробежал босиком через комнату, поставил ведро и обернулся, улыбаясь.
— Чудесный день сегодня!
— Да, хороший, — настороженно отозвался старик.
Мальчик держался как ни в чем не бывало. Он стал умываться принесенной водой. Старик шагнул вперед.
— Том, как ты сюда попал? Ты жив?
— А почему мне не быть живым? — Мальчик поднял глаза на отца.
— Но, Том… Грин-Лон-Парк, каждое воскресенье… цветы… и… — Лафарж вынужден был сесть. Сын подошел к нему, остановился и взял его руку. Старик ощутил пальцы — крепкие, теплые.
— Ты в самом деле здесь, это не сон?
— Разве вы не хотите, чтобы я был здесь? — Мальчик встревожился.
— Что ты, Том, конечно, хотим!
— Тогда зачем спрашивать? Пришел, и все тут.
— Но твоя мать, такая неожиданность…
— Не беспокойся, все будет хорошо. Ночью я пел вам обоим, это поможет вам принять меня, особенно ей. И знаю, как действует неожиданность. Погоди, она войдет, и убедишься сам.
И он рассмеялся, тряхнув шапкой кудрявых медно-рыжих волос. У него были очень голубые и ясные глаза.
— Доброе утро, Лаф и Том. — Мать вышла из дверей спальни, собирая волосы в пучок. — Правда, чудесный день?
Том повернулся к отцу, улыбаясь:
— Что я говорил?
Вместе, втроем, они замечательно позавтракали в тени за домом. Миссис Лафарж достала припрятанную впрок старую бутылку подсолнухового вина, и все немножко выпили. Никогда еще Лафарж не видел свою жену такой веселой. Если у нее и было какое-то сомнение насчет Тома, то вслух она его не высказывала. Для нее все было в порядке вещей. И чем дальше, тем больше сам Лафарж проникался этим чувством.
Пока мать мыла посуду, он наклонился к сыну и тихонько спросил:
— Сколько же тебе лет теперь, сынок?
— Разве ты не знаешь, папа? Четырнадцать, конечно.
— А кто ты такой на самом деле? Ты не можешь быть Томом, но кем-то ты должен быть! Кто ты?
— Не надо. — Парнишка испуганно прикрыл лицо руками.
— Мне ты можешь сказать, — настаивал старик, — я пойму. Ты марсианин, наверно? Я тут слыхал разные басни про марсиан, правда, толком никто ничего не знает. Вроде бы их совсем мало осталось, а когда они появляются среди нас, то в облике землян. Вот и ты, если приглядеться: будто бы и Том, и не Том…
— Зачем, зачем это?! Чем я вам не хорош? — закричал мальчик, спрятав лицо в ладонях. — Пожалуйста ну пожалуйста, не надо сомневаться во мне!
Он вскочил на ноги и ринулся прочь от стола.
— Том, вернись!
Но мальчик продолжал бежать вдоль канала к городу.
— Куда это он? — спросила Энн; она пришла за остальными тарелками.
Она посмотрела в лицо мужу.
— Ты что-нибудь сказал, напугал его?
— Энн, — заговорил он, беря ее за руку, — Энн, ты помнишь Грин-Лон-Парк, помнишь ярмарку и как Том заболел воспалением легких?
— Что ты такое говоришь? — Она рассмеялась.
— Так, ничего, — тихо ответил он.
Вдали, у канала, медленно оседала пыль, поднятая ногами бегущего Тома.
В пять часов вечера, на закате, Том возвратился. Он настороженно поглядел на отца.
— Ты опять начнешь меня расспрашивать?
— Никаких вопросов, — сказал Лафарж.
Блеснула белозубая улыбка.
— Вот это здорово.
— Где ты был?
— Возле города. Чуть не остался там. Меня чуть… — Он замялся, подбирая нужное слово. — Я чуть не попал в западню.
— Что ты хочешь этим сказать — «в западню»?
— Там, возле канала есть маленький железный дом, и когда я шел мимо него, то меня чуть было не заставили… после этого я не смог бы вернуться сюда, к вам. Не знаю, как вам объяснить, нет таких слов, я не умею рассказать, я и сам не понимаю, это так странно, мне не хочется об этом говорить.