Что ж это за неведомый грех, за который ты наказуешь меня, всевышний?
Прошу тебя, услышь мою молитву.
Спасение и мир Исхаку, которого нет в этой ночи.
Спасение и мир Ахмеду Нуруддину и его брату Харуну, которого ищут этой ночью.
Спасение и мир всем, затерянным в великом безмолвии между небом и землею.
Надо было остаться со сторожем, чтоб не быть наедине с собой и своей немощью — воспротивиться или примириться?
Пустой я и печально-равнодушный. И как, однако, обрадовался, подойдя к текии. Значит, не пустой я, не равнодушный, ибо хорошо, когда человеку что-то дорого или чего-то жаль, безразлично чего. И едва я отметил в себе присутствие этой крохотной радости (заглянул в душу и посмотрел, что происходит в ней,— так пахарь глядит в небо, на облака и на ветер, чтоб узнать, какая будет погода), как почувствовал себя более уверенным, видя над собой лоскут чистого неба. Он существует даже тогда, когда мы не видим его, существует, когда мы в нем сомневаемся.
Когда я вступил в свою узкую улочку, по-родственному обнявшую меня, из тени под стеной выступила чья-то фигура, в лунном свете я заметил лишь голову, словно человек вынырнул из воды, оставив тело где-то в другом месте. Видимо опасаясь меня испугать, он произнес как можно мягче:
— Долгонько ты задержался. Я давно тебя жду.
Я молчал, не зная, что сказать, о чем спросить. Лицо его показалось мне знакомым, хотя я не мог вспомнить, когда его видел, оно запомнилось мне каким-то особенным образом, то ли какой-то одной чертой, то ли выражением, то ли непохожестью, будто когда-то у кого-то видел и забыл, поскольку мне было ни к чему.
Я посмотрел на текию, тихую и безжизненную, залитую лунным светом, и когда снова повернулся к нему, то уже позабыл его взгляд. Опять повернулся, стараясь запомнить его лицо, но напрасно, оно стиралось в памяти, едва я переставал смотреть, какое-то поражающе безликое.
Он обратил на это внимание и поспешил сказать:
— Меня послали друзья.
— Какие друзья?
— Друзья. Я думал, ты сегодня вовсе не придешь, в текии мне ничего не могли сказать. Долго ты где-то задержался.
— Бродил по улицам.
— Один?
— Был один до сих пор. И этого было достаточно.
Он засмеялся, вежливый, предупредительный.
— Как же, понимаю!
Лицо у него было плоское, широкое, нос разделял его как бы на две ладони, крепкие губы растягивались в веселой улыбке, живые глаза внимательно всматривались в меня. Как будто он был счастлив оттого, что мы встретились, радуется всему, что я скажу или сделаю. Если бы не ночь и мы не были бы одни. Внешность его могла показаться приятной, если б не ночь и мы не были бы одни. Не боюсь я этого человека, и следа страха нет во мне, не боюсь и насилия. Только чувствую себя странно, будто что-то сжимает сердце. Нетерпение обуяло меня.
— Ладно, друг, говори, что тебе нужно, или позволь мне пройти.
— Ты гулял по улицам, понапрасну тратил время, а сейчас вдруг спешишь!
Я попытался пройти, но он преградил мне путь.
— Подожди. Послушай, что я скажу.
Мне показалось, он смутился, подыскивая нужные слова или чувствуя себя неловко оттого, что задерживает меня. Но гнул свое.
— Затрудняешь ты мою задачу. Теперь и не знаю, с чего начать.
— Ты долго ждал, мог придумать.
— И правда.— Он весело рассмеялся.— Нелегко с тобой. Ну ладно. А может быть, лучше войдем в текию?
— Хорошо. Пошли.
— Как хочешь, можно и здесь. Поручение короткое. Как ты думаешь, от кого оно?
— Мне не от кого ждать поручений, друзья сами скажут, что им нужно. Ты что, дурака валяешь или хочешь меня позлить?
— Еще чего! Смешные вы, ученые люди! Что из того, если я пошутил? Неужели мы не можем поговорить как люди? Ладно. Друзья советуют тебе призадуматься над тем, что ты делаешь.
— Ты, должно быть, ошибся, наверняка не знаешь, с кем говоришь.
— Я не ошибся и знаю, с кем говорю. Советуют призадуматься. Слишком ты тороплив, это небезопасно. Для тебя, я имею в виду. Зачем ношу на себя взвалил, вроде тебя никто не заставляет? Придумал заботу человек без забот! Так ведь, а?