Трефовый король сжал губы, зашевелил усами и глазами приказал бабушке замолчать.
— Немалые… Но они пройдут. А пикового короля, вот я теперь это вижу ясно, ждет в конце концов скорая смерть. Да, смерть. Смерть без всякой болезни. Ничего ему хорошего.
Пиковый король сначала закрыл глаза, делая вид, что все это его не касается. Но не выдержал и засуетился, хотел вырваться из бабушкиных пальцев и уйти. Но бабушка смешала карты и сунула его в колоду. Трефовый король остался на столе. Бабушка еще несколько раз карты тасовала, раскладывала, одни оставляла, другие выкидывала. В конце концов она сказала то же, что и в начале гаданья. Вслед за этим она собрала тузов, королей, дам и шестерки — все сунула в кучу, еще раз перетасовала и положила колоду на стол.
— Погадай на Петра, — попросила Мария. — Может, жив. Хоть и хиромантия это все, а будто бы…
— Подожди. Карты пусть отдохнут, врать станут, — сказала бабушка.
— А ты под себя положи, они и отдохнут быстрей, — сказала Мария.
— Мне нельзя, я ворожейка.
— Тогда я, — сказала Санька.
Она взяла со стола колоду, положила ее на лавку и села на карты.
Подождали. Помолчали. Бабушка взяла колоду из-под Саньки, стала гадать на Петра — на червонного короля. Червонный король был в шлеме, в латах и с кинжалом в руке. Он усталыми глазами смотрел со стола на Марию и совершенно не оглядывался на другие карты. Они его не интересовали. Он даже не слушал, что говорит бабушка. Хотя бабушка говорила, что он жив, что сейчас ему хорошо и он даже весел. Все это она растолковывала так: Петр был ранен, лежит в госпитале и, видимо, поправляется. Мария слушала гаданье и грустно качала головой.
А Петр действительно лежал, но легко и весело ему не было. Он лежал в снегу среди обломков на берегу Волги, в разбитом снарядами здании. Здание было разбито, но еще стояло. Оно стояло кирпичное, большое, и морозный ветер свистел в нем, как в трубе. Город уже не горел, здесь нечему было гореть. Перестрелка утихла. Не стреляли ни наши, ни немцы. Петр смотрел сквозь пробитую стену вперед и ждал, когда появятся немцы. Впервые в этом городе они пойдут во весь рост. Они поднимут руки, опасаясь, как бы на них не упало небо. И Петр думал, что нужно будет встать и самому тоже выйти из этого здания с автоматом, чтобы вести немцев туда, куда они так рвались. Но Петр боялся, что не сможет подняться с земли, потому что не осталось в нем уже никаких сил. И он сам удивлялся тому, что до сегодняшнего дня силы в нем все-таки были. Он уже давно не видел собственного лица и забыл, какое оно. И если бы со стороны сейчас можно было на него взглянуть тому, кто захотел на него погадать, то не лежать бы Петру на столе червонным королем. Сам трефовый король выглядел бы в эту минуту против него бубновым, юным и безусым. Но Петр не думал об этом.
— Хоть и хиромантия все это, а как-то легче, — сказала Мария, вставая из-за стола. — Спасибо тебе, Матрена Степановна.
— Чего спасибо… — сказала бабушка. — Спасибо было б, если б все сбылось. А так что, карты — карты и есть. Так, разнообразие.
Мария накинула полушубок. Дядя Саша и Санька оделись тоже.
— Ну, мы пойдем, — сказал дядя Саша. — Спокойной, мама, тебе ночи. Добрая ты ворожейка.
— А ведь, сынок, все ворожейки добрые, — засмеялась бабушка. — Кому хочется неприятное высказывать. Может, для того и ворожишь, чтобы человеку легче было… Ты, Саш, гитару возьми. Глядишь, поиграете когда.
— И верно, — сказала Санька, — возьми гитару. А то все думаю, чего это с тобой не хватает…
Дядя Саша достал с полатей гитару. Санька взяла ее под мышку, и все вышли в сени, валенками ощупывая в темноте половицы.
Бабушка дверь заложила и вернулась, поеживаясь и потирая руки.
— Ну и слава тебе пока, господи, — говорила она, стаскивая с уснувшего деда валенки.
Со стороны села неторопливым шагом вошла в деревню женщина. Шагала она так, будто волочила по снегу какие-то тяжкие цепы. И, глядя из окна, Олег подумал, что к старухе Епифаньевой пришла из соседней деревни какая-нибудь древняя родственница. Женщина шагала с чемоданом в руке. Женщина постояла на дороге и свернула к старухе Епифаньевой.
Олег за столом делал уроки. Бабушка возле печки на кухне чистила картошку. Дед лежал на кровати.
Вскоре женщина вышла от старухи Епифаньевой и двинулась по улице. Но куда она свернула, Олег не заметил. Вскоре постучали в дверь.
— Войдите, — сказала бабушка.
И перешагнула порог женщина с чемоданом. Женщина в черной меховой шапочке одной рукой придерживала полу своего узкого и аккуратно сшитого пальто. Но во что-то странное обула женщина свои ноги. Не то сапоги, не то валенки неимоверной величины. Нет, это суконные боты с железными застежками, утюжистые, громоздкие.