Венцом лирической прозы Юрия Куранова явилась повесть «Озарение радугой» (1982). Это прикосновение к жгучей тайне творчества, гимн красоте искусства и нерукотворной красоте природы. И все это сливается в праздничный хорал, возносящий к небесам страстную, переливающуюся, выходящую из берегов, полноводную песнь о любви к родине и ее талантливым людям.
«Озарение радугой» — творчество о творчестве. Здесь прослежена жизнь художника от рождения до смерти. Повесть композиционно представляет цепь картин, увлекающую перспективу, вбирающую в себя не только одну творческую биографию, а именно жизнь Алексея Козлова, который скончался в 1977 году, но и другие судьбы. Алексей Козлов для Юрия Куранова — это пример творческого подвижничества, известный ему близко, доподлинно. Куранов обобщает, типизирует, открывает читателю смысл величайших созданий разных эпох и народов. Ассоциации и сопоставления Куранова смело соединяют, казалось бы, беспредельно удаленные роды и виды искусства, понятия и явления, взятые на самом широком историко-культурном фоне. В повести Куранов ничуть не изменяет своему стилю мышления, своей интонации, а изобразительное его мастерство достигает высшей степени свободы. Писатель находит те точные слова, которые становятся эквивалентом живописи, архитектуры и даже музыки.
В «Озарении радугой» явно ощутима перекличка с «Золотой розой» Константина Паустовского. Повесть проникнута тем же чувством ответственности истинного художника перед его согражданами, верой в могучий нравственный потенциал искусства.
«Созерцание красоты, — приводит Куранов созвучные ему слова японского писателя Кавабаты, — пробуждает сильнейшее чувство сострадания и любви к людям, и тогда слово «друг» звучит как слово «человек».
Начало социальной проблематики заложено уже в первой книге Ю. Куранова «Лето на Севере» и особенно в «Увалах Пыщуганья». Это тревожные очерки о положении молодых специалистов, врачей, учителей в деревне, о косных традициях и пережитках прошлого, о самоотверженной работе «районщиков» — партийных и хозяйственных руководителей. Все же воссозданный им мир повседневной жизни и труда его односельчан, который сделал бы честь любому пишущему о деревне, порой оставался вне поля зрения критиков, словно завороженных праздничным свечением его живописных пейзажей и лирических миниатюр.
Во всяком случае, когда в 1975 году в журнале «Октябрь», а затем в центральных газетах появились первые главы документального публицистического романа-исследования «Глубокое на Глубоком», мнения разделились. Одни приветствовали прямое обращение писателя к злободневной проблематике, к современной деревенской жизни Нечерноземья, к поискам активного героя. Другие сетовали, что переход к новым жанрам приводит писателя к некоторому снижению качества его работы. Третьи категорически утверждали, что «деловая проза», равно как и бытовые зарисовки, не в его возможностях.
Между тем писатель в новом произведении, оставаясь верным своему принципу сопряжения лирического и делового стиля в рамках единого повествования, жестко подчинил все свое мастерство практической борьбе за переустройство деревни, которое стало насущнейшим делом всего нашего общества.
«Здесь, среди гармонии природы, в краю, где существуют прочные традиции, на древней русской земле, пожалуй, объемнее и четче видны все те процессы, которые протекают сейчас в Нечерноземье. Когда я написал свои первые новеллы о Глубоком, — вспоминает Куранов, — мною руководило стремление защитить совхоз от разорения — тогдашний директор его просто-напросто пропивал со своими дружками. И до того мне было обидно и за здешних людей, и за красоту эту, что я не мог не писать».
Решив поселиться в Глубоком лишь на некоторое время, он задержался здесь на долгие годы и так сросся с жизнью села, так кровно проникся его интересами, что отказался от осуществления лихорадивших его замыслов исторических романов — о юности Пушкина и о героях 1812 года и чрезвычайно острого в концептуальном плане полотне времен Лжедмитрия и Марины Мнишек. Потому что, оказавшись в эпицентре сельских событий, в глубинном совхозе, он почувствовал неоценимую возможность не только быть наблюдателем и летописцем происходящих исторических перемен, но и участвовать в них самым непосредственным образом.