— Хорошо, хорошо.
Приходите, спросите Крылова,
вам покажут.
Глядите, хорошая наша река…
Ну, придете?
— Приду, обязательно…
— Честное слово?..
— Обязательно…
— Ну, приходите. Пока.
Глава седьмая
Мутный вечер встал к окну спиною,
как бы унижая и дразня,
где-то в коридоре за стеною
примуса послышалась возня.
Что там жарят?
Рыбу в постном масле?
Вот пришло житьишко карасю…
Господи…
Скорее бы погасли…
Нет — не гаснут, а шипят вовсю.
Прогремит по улице подкова.
Проревет петух, по горло пьян, —
может, почитать чего такого,
завалиться с книгой на диван?
Нет. Темно. Вчера за неуплату
по квартире выключили свет,
а окно похоже на заплату
наших темных, безысходных бед.
Эта жизнь
большой и мелкой — всякой
гадости и горести полна…
Стол стоит дубовой раскорякой,
мухами засижена стена.
Водки выпить!
Надоела водка —
вот какая вышла ерунда:
к этим градусам привыкла глотка —
думает, что кислая вода.
Да, тоска Сергея чуть не съела —
целый день валяется один:
после мокрого по драке дела
он выдерживает карантин.
Хоть бы Рая шла скорее, что ли,
поглядеть противно —
как тюлень, —
поясницу отлежал до боли,
а переворачиваться лень.
Вот и Рая…
— Ты куда пропала? —
Прорастающие рвет усы…
— У меня делов с тобой немало:
покупала к водке колбасы…
— Черт. И к парикмахеру не выйдешь,
— Выведут.
— Покаркай у меня…
— Я не каркаю, а вот увидишь…
— Замолчи. Дай прикурить огня…
Приподнялся.
— Поскорей давай,
чтоб одна-другая здесь нога…
В это время дверь — с крючка…
— Лягавый! —
Поздно.
Тут секунда дорога.
Он шагает словно из тумана,
дуло вороненое горит,
с поводка спускает добермана:
— Здравствуйте, ребята, — говорит.
Доберман — красавец.
Жар подпалин.
Кровь летит под кожей, горяча,
Прямо на Сергея.
Тот повален.
Доберман стоит над ним, рыча.
Вот и все.
Никто из них ни слова.
Хорошо закончился улов.
Но Раиса в агенте Крылова
узнает, бросается:
— Крылов!
— Здравствуйте!
Простите, что при муже
я ворвался, —
произносит он. —
Я вас помню, помню.
Почему же
не пришли ко мне на стадион?
Ну, договоримся по дороге —
вы со мной пойдете. Поскорей…
Входят понятые.
Только ноги
видит злые, тяжкие Сергей.
Вывели.
И дуло за спиною.
Ночь кругом туманна и бела.
Он клокочет трудно, со слюною:
— Продала? За сколько продала?
Глава восьмая
Яхта шла молодая, косая,
серебристая вся от света, —
гнутым парусом срезая
тонкий слой голубого ветра.
В ноздри дунул соленый запах —
пахло островом, морем, Лахтой…
На беспалых и длинных лапах
шли шестерки вровень с яхтой.
Не хватало весел и лодок —
с вышек прыгали прямо в воду,
и под ними качался остров,
весь сведенный от напряженья —
вглубь копьем уходили острым
на четыре почти сажени.
Молодые, далекие дали,
плоть воды и земли живая,
где-то девушки хохотали,
рыбьей стайкою проплывая.
Солнце пышет веселым жаром,
покрывая плечи загаром,
похваляясь плеч желтизною
(то ли будет через неделю),
я почувствую, что весною
года на три помолодею,
что еще не сечется волос,
что, плечом прорываясь в заводь,
грохочу, заявляю в голос:
— Я умею и петь и плавать! —
Но пора…
Холодной спрыснут пеной
в молодом лирическом бреду —
я от лирики второстепенной
к повести суровой перейду.