Последний раз это случилось так давно, что об этом все позабыли. Так мне казалось, хотя я ясно помнил, что мне обещали порку, если это повторится. Поэтому было приятной неожиданностью, когда и на сей раз отец только пообещал меня выпороть.
Мне стало здорово не по себе. Как мог я при таком положении вещей напомнить отцу о красках? Но если, решил я, он забыл одно обещание, то легко забудет и другое.
Казалось, прошло тыщу лет, и вот однажды утром мне наконец исполнилось двенадцать. Нет слов описать, как было все чудесно! За завтраком мама подарила мне полдюжины носовых платков и сказала, что в двенадцать лет ни один приличный мальчик не ходит без чистого носового платка. А отец пообещал, что вечером принесет мне краски.
И вот в этот самый день после школы я стрелял во дворе из рогатки, и только выстрелил в дрозда, сидевшего на кусте крыжовника, как, знаете, что случилось? Я промазал.
Мама услышала шум и вышла из кухни.
— Ты помнишь, что говорил тебе отец? — сказала она и вернулась на кухню.
Когда отец пришел с работы, я лежал у себя в комнате на кровати. Я слышал, как он поставил велосипед в сарай, а потом они с мамой о чем-то разговаривали на кухне. Вскоре мама позвала меня обедать.
Я пошел. Отец, как обычно перед ужином, просматривал газету. Я сел за стол, и мы начали есть, я молчал, и отец с мамой тоже почти не разговаривали. А на столике со швейной машиной я увидел коробку с красками, завернутую в коричневую бумагу.
Пообедав, отец закурил трубку и указал на коробку.
— Вот твои краски,— сказал он.
— Сначала помоги мне с посудой,— сказала мама.
Но тут я увидел, что отец зажег свечу и пошел во двор вставлять новое стекло в сарае, и, положив кухонное полотенце, я побежал за ним.
— Я подержу свечу, папа,— сказал я.— Вот тебе лобзик, папа.
Я изо всех сил старался помочь ему, уж поверьте. Я так старался, что он даже рассердился и велел пойти помочь матери.
Вечером я нарисовал падающего на землю дрозда; перья у птицы летят во все стороны, а в глазах страдание. Это потому, объяснил я папе и маме, что я подстрелил ее из рогатки.
Но ни на отца, ни на мать мой рисунок не произвел особого впечатления.
— Тебе уже полчаса как пора быть в постели,— сказала мама.
Мне хотелось сказать ей, что вовсе не полчаса, а только двадцать пять минут, однако при отце я не рискнул.
Но уже на следующий день, стоило отцу услышать, как я пререкаюсь с мамой, он задал мне такую трепку!
Два мира
Мой дедушка Манро жил в Белфасте. И еще он был ярый оранжист [27]; думаю, что впервые узнал об этом, когда спросил, почему дедушка на той фотографии, на стене, в каком-то странном фартуке [28]. Бабушка объяснила мне, но я тогда был слишком мал, чтобы во всем этом разобраться.
И вот в каникулы, когда нас с братом отправили погостить к бабушке и дедушке Манро, мы как-то раз нашли на улице бусы. Я сказал: мы нашли, но мой брат сразу объявил, что он увидел их первый. А я стал твердить, что первым увидел их я.
Мы сроду не видели таких бус. Бусины не были одинаковые или сначала мелкие, потом крупнее, крупнее, а потом снова мельче и мельче. Нет, это были нанизанные на шнурок деревянные бусины, чередовавшиеся в строгом порядке с крупными бусинами. Мы сосчитали сначала крупные бусины, потом мелкие между ними, а после и те и другие вместе, и это нас немного развлекло. А потом заспорили, кому они достанутся, но брат был старше — все права на его стороне,— и бусы скрылись у него в кармане.
В общем-то, я и сам от них отступился, заявив, что бусам этим грош цена. Но только мы вернулись домой, я тут же рассказал о находке и велел брату показать ее бабушке. Брат смерил меня взглядом, в котором яснее ясного читалось, что он обо мне думает, но бусы все же вынул; бабушка, едва прикоснувшись к ним, вскрикнула и бросила их на стол. И сразу замахала на нас руками, чтобы мы к ним и близко не подходили, а дедушка поднялся с кресла и посмотрел на них поверх очков. Бабушка запретила нам прикасаться к ним, а сама взяла каминные щипцы и чуть было не бросила бусы в огонь, но дедушка ее удержал.
А потом бабушка принялась готовить чай, и тут-то мы и пристали к ней с расспросами, что это за бусы, и она сказала нам, что вещь эта католическая. Нам это мало что объяснило. Мы знали, как выглядят снаружи католические церкви, но это, пожалуй, и все, что мы знали о «католических вещах», правда, в школе мы напевали стишок: