Мировая война 1914—1918 годов надолго затормозила развитие творческих сил в стране. Лишь раннее творчество Кэтрин Мэнсфилд, вскоре покинувшей родину, было явлением новозеландской литературы. Но уже в начале 20-х годов в литературной жизни наступило заметное оживление. Писатели все чаще обращаются к близкой, сегодняшней действительности: к бытию маленького поселка, фермы, промышленного города. И это уже не «английский взгляд», не любование экзотикой. В повести Джейн Мэндер «История новозеландской реки», в романе Дж. Дэвени «Лавка мясника» много неприкрашенной, грубой, зачастую жестокой правды. Психологические и социальные коллизии, связанные с господством пуританских традиций, жестких моральных догм в обществе, жизнь которого становится все более напряженной и противоречивой,— тема, притягивающая к себе внимание серьезных литераторов и этого, и последующего поколений. Прошло немного времени, и мировой экономический кризис, перебравшись через континенты и океаны, дополз до берегов Новой Зеландии, поразив жизненные точки национальной экономики. Безработица, банкротства, разорение фермеров, которым некуда стало сбывать свою продукцию,— все это рождало чувство безнадежности, которое не могли рассеять попытки лейбористского правительства как-то поддержать наиболее пострадавших с помощью общественных работ и скудных пособий. На подобном фоне изящной словесности оставалось как будто бы лишь замереть в ожидании лучших времен, но произошло обратное. Именно в тридцатые годы литература обнаруживает небывалую до той поры энергию. Корни ее все глубже уходят в почву национальной жизни, поиски художественных решений обретают бо́льшую самостоятельность. И вместе с тем, преодолевая комплекс провинциализма, литература новозеландцев стремится выйти на пересечение мировых, общечеловеческих идей и проблем. Живой читательский отклик встречают романы Джона Ли «Дети бедняков», «Преследуемые», Робина Хайда «Паспорт в преисподнюю», Джона Малгэна «Человек один» — сами названия говорят о том, что книги эти насыщены болью писателя за страдания, искалеченные судьбы своих соотечественников.
Именно в ту пору, в начале тридцатых, в левом журнале «Туморроу», собравшем вокруг себя литературную молодежь, стали появляться крохотные — в одну-две странички — рассказы, подписанные новым именем Фрэнк Сарджесон. Выступал тот же самый автор и с публицистическими очерками, но под другими псевдонимами («Городской радикал» и пр.).
Эмигрант первого поколения, он родился 23 марта 1903 года в Гамильтоне — совсем маленьком тогда еще городке в центральной части Северного острова. Родителей его привезли в Новую Зеландию еще детьми в 1870-х годах. Дед со стороны отца, добравшись до Гамильтона почти без средств, сумел нажить состояние торговлей, обзавестись землей, стать в городке видной фигурой. Сын его — отец писателя — позднее занимался продажей земельных участков, а затем был секретарем муниципалитета. Куда более скромное положение занимала родня по материнской линии: в семье оклендского маляра Сарджесона, часто сидевшего без работы, подрастало семеро. Сыновья стали мастеровыми — столярами, водопроводчиками, малярами, а старшая дочь, поработав учительницей, переехала из Окленда в Гамильтон и поступила продавщицей в лавку суконных товаров; там и возникла новая семья Дейви, Норрис родился вторым из их четырех детей. Вскоре в Гамильтоне поселились и родители миссис Дейви, поэтому детские годы писателя прошли под весьма противоречивым родственным влиянием. Оба семейства были патриархальны, крепки в протестантской вере, строго соблюдали обряды. Но если бабке с дедом это не мешало придерживаться терпимых взглядов и не чураться мирских радостей, то в родительском доме пуританская мораль не допускала никаких послаблений: все плотское считалось греховным, все греховное — сурово наказуемым. Чувствовался в семейном укладе и определенный снобизм мелкого буржуа, «вышедшего в люди». Культ трудолюбия (при том, однако, что не всякий труд считался достойным) был внушен Сарджесону чуть не с младенческих лет, так же как умение ограничивать свои житейские потребности. В личной и творческой судьбе писателя эти аспекты пуританского мироощущения — по сути своей глубоко враждебного ему как художнику — сыграли свою полезную роль. Окончив среднюю школу, Сарджесон работает клерком в адвокатских конторах, готовится сдать экзамен по праву — план его карьеры давно уже был начертан родителями. Но юридическая карьера не привлекала, а семейный диктат вызывал все больший внутренний протест. В 1925 году Сарджесон уезжает в Окленд, чтобы завершить юридическое образование в колледже, а год спустя сдает экзамены на звание стряпчего. Но вместо того, чтобы начать работать, отправляется в путешествие по Европе, которое продолжалось более года. Более чем скромные средства на этот вояж были получены от продажи завещанного Сарджесону бабушкой — матерью отца — земельного участка. (Эту свою бабку, ее теплоту, жизнелюбие, независимый характер Сарджесон запечатлел в автобиографии и некоторых рассказах.) Путешествовал он по Англии, Франции и Италии большей частью пешком. Перед возвращением на родину задержался в Лондоне, а точнее, в читальном зале Британского музея. Он составил для себя грандиозную программу знакомства с мировой художественной литературой, философией, историей, политэкономией, начатками естественных наук и погрузился в ненасытное, всепоглощающее чтение. Позднее, урывая время среди всех своих трудов, писатель еще не однажды будет предаваться подобным «книжным оргиям», но именно тогда, в Лондоне, была заложена основа его незаурядной начитанности и разносторонней эрудиции.