Сколько смеху было, и Генри все смотрел и жалел, что не участвует в забаве. Показал бы лучше дядям, как он умеет играть в теннис. А потом мяч залетел на веранду, Генри встал, хотел бросить его игрокам, и дядя Боб сказал — поди-ка сюда, Генри, давай мы с тобой попытаем счастья против них двоих, и тогда Генри сказал — подождите минутку, и пошел в дом за ракеткой.
Стали играть, и Генри пустил в ход все свое уменье, старался за двоих, бил справа, сверхкручеными ударами, посылая мяч как можно быстрей и выше. Но дядя Боб все время валял дурака, и счет пошел не в их пользу. Генри старался больше прежнего, ему было не до смеха, он играл всерьез, расстроился, разгорячился, кричал дяде Бобу — пускай не мешает ему, не выскакивает со своей стороны корта, а сам то и дело выбегал на его сторону. Игра закончилась вничью, и дядя Боб сказал — ну, Генри, паренек, они у нас попотели. Снимай-ка рубаху, как я, и уж тогда мы их наверняка обставим.
И Генри принял совет всерьез и снял рубашку, рядом с мускулистым, дочерна загорелым дядей Бобом он выглядел очень белокожим и тощим. Но ему недосуг было это заметить: чтобы в паре с неумехой дядей Бобом одолеть Арнольда и дядю Тэда, приходилось выкладываться до конца. Зато если б с таким партнером да победить — тем больше чести. И хоть все висело на волоске, он ухитрился победить. Когда обеим сторонам до конца сета и гейма оставалось взять одно очко, он выкрикнул — мой! — и рывком опередил дядю Боба. Сильно послал мяч, дядя Тэд попытался отбить — и загнал мяч невесть куда, поверх крыши дома. И, значит, они —
не он, нет
— выиграли! Он увидел, какое лицо стало у Арнольда, услыхал слова дяди Боба — вот это настоящий чемпион — и сказал:
— Ничего, дядя Тэд, я пойду отыщу его.
Но мяч нашелся не скоро, и когда Генри прибежал назад в надежде, что они ждут его, а пока устроили передышку, оказалось — нет! Ничего подобного! Все трое расселись на ступеньках веранды с таким видом, будто давным-давно тут беседуют, дядя Боб надел рубашку, ракетки уже куда-то убраны, и второй мяч тоже, и, конечно, тут же бутылки и стаканы; а перед ними, в лучшем своем костюме и в котелке, с молитвенником под мышкой, стоит отец! Только что вернулся из церкви, даже не вошел в дом и что-то им говорит.
Генри отпрянул, но поздно. Отец окликнул его, лицо исказилось гневом, еще бы — сын без рубашки, с мячом и теннисной ракеткой. И все смешалось: дядя Боб поднялся и говорит — это он один виноват, отец топает ногой и говорит — не желает он слышать никаких извинений; и вдруг на пороге мама, еще в шляпке, только вуаль поднята, в руках кастрюля, и говорит — огонь погас, мясо сгорело, и вы только посмотрите, овощи даже еще не стояли на плите.
Шеф почти никогда не появляется раньше четырех. А стало быть, они весь день предоставлены самим себе и едва ли не все дни им обоим совершенно нечего делать.
Контора помещается на верхнем этаже старого дома, неподалеку от центра города. Домишко маленький, наверху только и хватает места для конторы, и никто по этой лестнице не поднимался, кроме желающих повидать шефа. Некоторые уходят ни с чем, но возвращаются опять и опять; другие готовы ждать, и случается, на узкой лестничной площадке полно народу — сидят и ждут часами.
Однако чаще всего они проводят в конторе целый день только вдвоем, ничего не делая.
Девушка эта служит в конторе с начала года, поступила в одно время с Генри. Она говорит, ей только-только исполнилось пятнадцать, значит, она на добрых два года моложе. Пока он доучивался последний год в школе, она ходила на курсы машинописи и стенографии.
Первые несколько дней шеф приходил в контору лишь на каких-нибудь полчаса после них. И оставался тут же, диктовал девушке письма, давал перепечатать то одно, то другое, объяснял Генри, как управляться с разными мелочами, прежде чем он сумеет разобраться в задачах посложнее. И в те первые дни, считал Генри, все шло как надо, хотя и думалось, сколько всего выучил в школе — и вот опять начинай учиться сызнова, как маленький.
А потом шеф стал являться только к четырем. Бывали дни, когда и вовсе не являлся. Так оно и пошло неделя за неделей, месяц за месяцем. Генри пытался, как умел, помогать клиентам, которые все еще приходили, но это было свыше его сил. Он развязывал папки с делами, перелистывал бумаги, но чаще всего ничего не мог в них понять. И клиенты либо уходили, либо говорили, что подождут, и под конец стали приходить уже не клиенты, а другие адвокаты. Они приходят с письмами, в которых говорится, что мистер Стрикленд должен передать им дело и все документы такого-то или такого-то, и в первый раз Генри достал из архива требуемые бумаги, и отдал, и сказал об этом шефу, когда тот наконец появился. Но шеф был очень недоволен. Сказал, Генри ни в коем случае не следует так поступать, потому что почти за все дела сперва надо получить плату, и вообще Генри не должен отдавать никаких бумаг. Значит, он стал отвечать чужим адвокатам, чтобы подождали,— им надо поговорить с самим мистером Стриклендом. А они спрашивают, когда же Стрикленд будет и почему его никогда не застанешь в конторе, и, услыхав, что Генри не знает, некоторые начинают злиться, и ворчать, и говорить всякие нелестные слова.