— Ладно, Рэнджи,— говорит Дэйв,— я выпью.
Рэнджи освобождает для него место на полу, рядом с собою, и Дэйв подходит к нему; но, подвигаясь, Рэнджи разбудил девочку, она выпрямилась, трет глаза. Увидела Дэйва, опустила голову, тесней прижалась к отцу.
— Соня,— говорит Дэйв.
— Нехорошая девочка,— говорит Рэнджи.
— В котором часу она обычно ложится? — спрашивает Дэйв.
— Она нехорошая,— говорит Рэнджи.— Не хочет ложиться. Я ее укладываю, а она не спит. До часу ночи не спит, до двух, до трех.
Вряд ли она сегодня вечером могла уснуть, подумал Дэйв; но поглядел вокруг и подумал — а впрочем, могла бы. Вон в дальнем углу поперек кровати разметались несколько детишек, и два мальчугана, похоже, спят крепким сном.
А Джерри уже несет Дэйву пиво, целую пинту, и себе полпинты.
— Тебе полагается пинта, Дэйв,— говорит он.— Мы уже выпили по одной. Не больше. А полпинты лучше влезает в карман пальто, верно?
О чем это он, спрашивает Дэйв, и Джерри смеется. Когда он работал на железной дороге, у него было право дарового проезда, и каждую субботу он ездил в город. Поезд подходил к тому часу, когда работа кончалась, только и успеешь накинуть пальто поверх комбинезона. А в город поезд прибывает за двадцать минут до того, как пивные закрываются. Ну а в пивных всегда народу битком, и слишком дорого надо платить за дрянное пиво (хотя это пиво совсем не плохое, а, Дэйв? — усмехается Джерри), вот он и отыгрывался: всякий раз, как улучит минуту, совал в карман полпинты.
Но пора выпить, а вокруг еще поют. Джерри повернулся, оглядел поющих, потом приподнял кружку в сторону Дэйва и пьет.
— Твое здоровье, Дэйв,— говорит он.
И почти все поглядели на Дэйва, кивнули ему и выпили, хотя кое-кто при этом ухитрился не прерывать песню. И то ли виновато само пиво, то ли в него что-то подмешали, но Дэйв сразу ожил. До чего же мне хорошо, думает он и уверенней глядит вокруг, почти уже не робея, всматривается в лица.
Молодых здесь почти нет. По-настоящему молодых. Один только гитарист, паренек лет восемнадцати, и выглядит он заправским франтом. Даже шляпу не снял, широкополую шляпу, темно-красную, с красной же лентой, но посветлее. И за ленту заткнуто зеленое перо. На нем широкие в бедрах брюки и двубортный жилет. Узкая куртка в обтяжку, рукава светлее, чем остальная ткань, от хлястика на спине она кажется еще у́же. Подобный наряд большая редкость, такое только и увидишь изредка на каком-нибудь молодом маори и поневоле подумаешь, где он умудрился это раздобыть. Да еще гитара. Роскошный инструмент — лакированное дерево отделано перламутром, ленты, пышный бант,— и до чего же нежно обращается с нею владелец. И вот странно, он словно совсем не чувствует жары, ничуть не вспотел.
— Жарко, Рэнджи,— говорит Дэйв.
— Да, славно.
Рэнджи любит жаркую погоду. Теперь, когда настала жара, кашель почти совсем его отпустил. Он очень неплохо себя чувствует, только устает немножко. В следующий раз, когда Джерри пойдет охотиться на диких свиней, он тоже пойдет. Давно уже он не охотился на свиней.
— И ты иди с нами, Дэйв,— говорит он.— Мы возьмем собак, и я научу тебя убивать дикую свинью просто ножом. Когда-то я научил Седрика.
А-а, теперь кажется, давно-давно это было.
— Рэнджи,— просит Дэйв,— расскажи мне про Седрика.
Но тем временем Джерри выходил за дверь и теперь вносит новый бочонок, и его встречают восторженными криками. Надо расшатать и вынуть затычку из опустошенного бочонка и загнать ее заново. Это хитрая задача, и все затихают, а Джерри, уложив бочонок боком на полу, трижды осторожно постукивает молотком. И потом — хлоп! Затычка ловко вбита на место точь-в-точь как надо, ни струйки пива не выплеснулось, и радостные крики приветствуют это чудо.
Джерри воздвиг бочонок на столе и льет пиво в большой эмалированный кувшин.
— Пены-то, пены! — говорит он.
Но тут же подставляет кувшин так, чтобы пиво текло по стенке, и это помогает. С полным кувшином Джерри первым делом направляется к маленькой, иссохшей древней старушке, сидящей неподалеку от Дэйва. Она почти произведение искусства, думает Дэйв. Будто взята из какого-нибудь музея и ожила. Сидит, курит трубку, прилипшую к изгибу толстой нижней губы, и время от времени метко сплевывает на пол перед собой. По лицу никак не скажешь, что это женщина. Но и не то чтобы мужское лицо… существо без пола. Чувствуется, она живет на свете давным-давно и за долгий свой век обратилась в человека иной, невиданной и неведомой породы.