Наконец наступило и рождество.
Я об этом уже знал, потому что накануне лейтенант пришел в нашу берлогу и сказал: «Завтра рождество!» Знал еще и потому, что получил из Италии множество открыток с разукрашенными деревьями и ангелочками. Моя девушка прислала мне открытку с большими яслями Христовыми, и я ее прикрепил гвоздем к балке нашей землянки. Словом, мы знали, что пришло рождество. В то утро я закончил очередной обход боевых постов. За ночь я обошел все посты нашего опорного пункта и после смены караула каждому из солдат говорил: «Счастливого рождества!»
Я поздравил также все ходы сообщения, и снег, и песок, и лед на реке, и дым, который поднимался из наших землянок, и русских.
Занялась заря. Я стоял на самом передовом посту, на высоком обледенелом берегу реки, и радовался солнцу, которое всходило из–за дубовой рощи над позициями русских. Смотрел и на скованную льдом реку, охватывая взглядом ее всю, от поворота в верховье до того места, где она спускалась вниз и исчезала за другим поворотом. Смотрел на снег с отчетливыми заячьими следами — зайцы перебегали от нашего опорного пункта к русскому. Смотрел и думал: «Вот бы поймать зайца!» И говорил всему вокруг: «Счастливого рождества!» Долго стоять без движения на таком холоде было невозможно, и по ходу сообщения я вернулся в нашу берлогу.
— Счастливого рождества, — сказал я солдатам моего отделения. — Счастливого рождества!
Мескини штыком размешивал кофе в своей каске.
Бодей морил кипятком вшей.
Джуанин уютно устроился в своем излюбленном закутке возле печки.
Морески штопал носки.
Те, кто отстояли ночью на посту, спали. В берлоге был разлит терпкий запах кофе, грязного и потного нижнего белья, которое булькало в кипятке вместе со вшами. В полдень Морески отправил солдат своего отделения за провиантом. Но поскольку паек был не праздничный, мы решили сварить поленту. Мескини разжег огонь, Бодей принялся мыть здоровенную кастрюлю, в которой он обычно морил кипятком вшей.
Мы с Тоурном уже давно собирались просеять муку, и вот однажды Тоурн где–то раздобыл настоящее сито. Но в сите застревало больше половины муки и отрубей, и тогда большинством голосов было решено муку не просеивать. Полента получилась густая и вкусная.
День рождества близился к концу. Солнце закатывалось где–то за степью, а мы сидели в берлоге возле печки, дымя сигаретами. Потом к нам пришел капеллан батальона «Вестоне».
— Счастливого рождества, дети мои, счастливого рождества! — Он прислонился спиной к балке. — Устал, — пожаловался он, — обошел все землянки батальона. Сколько еще осталось после вашей?
— Всего одна. Потом будет уже «Морбеньо», — сказал я.
— Помолитесь сегодня вечером, а потом напишите домой. Будьте веселы и довольны и не забудьте письмо домой написать. А теперь пойду к остальным. До свидания.
— Не найдется ли у вас, падре, пачки «Милита»?
— О, конечно! Держите. — Он оставил нам две пачки «Македонии» и ушел.
Мескини стал чертыхаться, Бодей поддержал его. Джуанин из своего угла сказал им:
— Замолчите, сегодня рождество Христово!
Но Мескини только еще больше разошелся.
— Вечно эта «Македония», — возмущался он. — Хоть бы раз дали крошеного табаку, «Милит» или «Пополари». А это — трава для нежных девиц.
— Черт побрал, опять «Македония», — проворчал Тоурн.
— Век бы не видеть этой вонючей «Македонии», — заключил Морески.
Стемнело, и я отправил первую пару часовых. Сидел возле печки и блаженно почесывал спину, как вдруг вошел Киццари и сказал:
— Старший сержант, тебя к телефону. Капитан звонит.
Я накинул шинель, взял карабин и вышел, мучительно соображая, что я такого натворил. Телефон стоял в берлоге лейтенанта, самого лейтенанта не было, разгуливал, наверно, по берегу реки — слушал, как чихают русские часовые.
Капитан Беппо велел мне заскочить в штаб роты: у него есть для меня новость. «Что он мне собирается сообщить?» — думал я, направляясь к полуразрушенной церкви.
Круглолицый и краснощекий капитан Беппо уже ждал меня в своей удобной и просторной берлоге. Сдвинув набекрень шляпу с пером и заложив руки в карманы, он стоял прямо, точно новобранец.
— Счастливого тебе рождества! — сказал он и протянул мне руку.