Крик этот о помощи эхо подхватит проворно,
Усилит — и бережно в руки своих донесёт.
Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья,
Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп, —
Пришли умертвить, обеззвучить живое ущелье —
И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.
Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха,
И эхо топтали, но звука никто не слыхал.
К утру расстреляли притихшее горное эхо,
И брызнули слёзы, как камни, из раненых скал.
[1973]
ИЗ ДОРОЖНОГО ДНЕВНИКА
Ожидание длилось,
а проводы были недолги —
Пожелали друзья:
«В добрый путь! Чтобы всё — без помех!»
И четыре страны
предо мной расстелили дороги,
И четыре границы
шлагбаумы подняли вверх.
Тени голых берез
добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе
и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник — комар —
разбивался у самого носа,
Лобовое стекло
превращая в картину Дали.
Сколько смелых мазков
на причудливом мёртвом покрове,
Сколько серых мозгов
и комарьих раздавленных плевр!
Вот взорвался один,
до отвала напившийся крови,
Ярко-красным пятном
завершая дорожный шедевр.
И сумбурные мысли,
лениво стучавшие в темя,
Устремились в пробой —
ну-
попробуй-ка, останови!
И в машину ко мне
постучало просительно время.
Я впустил это время,
замешенное на крови.
И сейчас же в кабину
глаза сквозь бинты заглянули
И спросили: «Куда ты?
На Запад?
Вертайся назад!»
Я ответить не смог
по обшивке царапнули пули.
Я услышал: «Ложись!
Берегись!
Проскочили!
Бомбят!»
Этот первый налет
оказался не так чтобы очень
Схоронили кого-то,
прикрыв его кипой газет,
Вышли чьи-то фигуры
назад на шоссе из обочин,
Как лет тридцать спустя,
на машину мою поглазеть.
И исчезло шоссе —
мой единственно верный фарватер.
Только — елей стволы
без обрубленных минами крон
Бестелесый поток
обтекал не спеша радиатор
Я за сутки пути
не продвинулся ни на микрон.
Я уснул за рулем:
я давно разомлел до зевоты.
или глаза протереть?
Ущипнуть себя за ухо
Вдруг в машине моей
я увидел сержанта пехоты:
«Ишь, трофейная пакость,—
сказал он, — удобно сидеть»
Мы поели с сержантом
домашних котлет и редиски.
Он опять удивился.
откуда такое — в войну?
«Я, браток, — говорит,—
восемь дней как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо! Езжай!
Будет время — опять загляну»
Он ушел на восток
со своим поредевшим отрядом.
Снова мирное время
пробилось ко мне сквозь броню.
Это время глядело
единственной женщиной
рядом.
И она мне сказала:
«Устал? Отдохни — я сменю».
Все в порядке. На месте.
Мы едем к границе. Нас двое.
Тридцать лет отделяет
от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки —
отмыли стекло лобовое.
Мы увидели знаки,
что призваны предостеречь.
Кроме редких ухабов
ничто на войну не похоже.
Только лес — молодой,
да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка
полоснули морозом по коже
Остриями —
по-мирному —
кверху,
а не накренясь.
Здесь, на трассе прямой,
мне, не знавшему пуль,
показалось,
Что и я где-то здесь
довоевывал невдалеке.
Потому для меня
и шоссе, словно штык, заострялось,
И лохмотия свастик
болтались на этом штыке…
Ах, дороги узкие —
Вкось, наперерез!
Версты белорусские
С ухабами и без.
Как орехи грецкие,
Щелкаю я их.
Говорят, немецкие —
Гладко, напрямик.
Там, говорят, дороги — ряда по три,
И нет табличек «Ахтунг!» или «Хальт!».
Ну что же, мы прокатимся, посмотрим,
Понюхаем не порох, а асфальт.
Горочки пологие,
Я их — щелк да щелк!
Но в душе, как в логове,
Затаился волк.
Ату, колеса гончие!
Целюсь под обрез,—
С волком этим кончу я
На отметке «Брест».
Я там напьюсь водички из колодца
И покажу отметки в паспортах.
Потом мне пограничник улыбнется,
Узнав, должно быть, или просто так.
После всякой зауми
Вроде: «Кто таков?»
Поднялись шлагбаумы
Выше облаков.
Взял товарищ в кителе
Снимок для жены —