Настолько популярен,
Что страшно рассказать.
Да шуточное ль дело —
Почти что полубог.
Известный всем Марчелло
В сравненьи с ним — щенок.
Он на своей на загородной вилле
Скрывался, чтоб его не подловили,
И умирал от скуки и тоски.
А то, бывало, встретят у квартиры,
Набросятся — и рвут на сувениры
Последние штаны и пиджаки.
Вот так и жил, как в клетке,
Ну, а в кино — потел,
Различные разведки
Дурачил как хотел:
То ходит в чьей-то шкуре,
То в пепельнице спит,
А то на абажуре Кого-то соблазнит.
И вот артиста этого, Джеймс Бонда,
Товарищи из Госа-фильмо-фонда
В совместную картину к нам зовут.
Чтоб граждане его не узнавали,
Он к нам решил приехать в одеяле —
Мол, все равно на клочья разорвут.
Вы посудите сами:
На проводах в ЮСА
Все хиппи с волосами
Побрили волоса.
С него сорвали свитер,
Отгрызли вмиг часы
И растащили плиты
Со взлетной полосы.
И вот в Москве нисходит он по трапу,
Дает доллар носильщику на лапу
И прикрывает личность на ходу.
Вдруг кто-то — шасть на газике к агенту
И — киноленту, вместо документу,
Что, мол, свои, мол, хау-ду-ю-ду.
Огромная колонна
Стоит сама в себе —
Встречает чемпиона
По стендовой стрельбе.
Попал во все, что было,
Он выстрелом с руки.
Бабьё с ума сходило
И даже мужики.
Довольный, что его не узнавали,
Он одеяло снял в «Национале»,
Но, несмотря на личность и акцент,
Его там обозвали оборванцем,
Который притворялся иностранцем
И заявлял, что, дескать, он — агент.
Швейцар его — за ворот.
Решил открыться он:
— 07—я!
— Вам межгород?
Так надо взять талон!
Во рту скопилась пена
И горькая слюна,
Он в позе супермена
Уселся у окна.
Но тут киношестерки прибежали
И недоразумение замяли,
И разменяли фунты на рубли.
Уборщица ворчала: — Вот же пройда!
Подумаешь — агентишка какой-то!
У нас в десятом — принц из Сомали!
[1973]
* * *
Штормит весь вечер, и, пока
Заплаты пенные латают
Разорванные швы песка,
Я наблюдаю свысока,
Как волны головы ломают.
И я сочувствую — слегка —
Погибшим, но издалека.
Я слышу хрип и смертный стон,
И ярость, что не уцелели.
Еще бы! Взять такой разгон,
Набраться сил, пробить заслон —
И голову сломать у цели!
И я сочувствую — слегка —
Погибшим, но издалека.
Ах, гривы белые судьбы!
Пред смертью, словно хорошея,
По зову боевой трубы
Взлетают волны на дыбы,
Ломают выгнутые шеи
И мы сочувствуем — слегка —
Погибшим, им, издалека.
А ветер снова в гребни бьет
И гривы пенные ерошит.
Волна барьера не возьмет,
Ей кто-то ноги подсечет —
И рухнет взмыленная лошадь.
И посочувствуют — слегка —
Погибшей, ей, издалека.
Придет и мой черед вослед.
Мне дуют в спину, гонят к краю.
В душе предчувствие, как бред,
Что надломлю себе хребет
И тоже голову сломаю.
Мне посочувствуют — слегка —
Погибшему — издалека.
Так многие сидят в веках
На берегах и наблюдают,
Внимательно и зорко, как
Другие рядом на камнях
Хребты и головы ломают.
Они сочувствуют — слегка —
Погибшим. Но издалека.
Но в сумерках морского дна,
В глубинах тайных, кашалотьих,
Родится и взойдет одна
Неимоверная волна…
На берег ринется она
И наблюдающих поглотит!
Я посочувствую — слегка —
Погибшим, им, издалека.
[1973]
* * *
Дурацкий сон, как кистенём,
Избил нещадно.
Невнятно выглядел я в нём
И неприглядно.
Во сне я лгал и предавал,
И льстил легко я…
А я и не подозревал
В себе такое.
Ещё сжимал я кулаки
И бил с натугой,
Но мягкой кистию руки,
А не упругой.
Тускнело сновиденье, но
Опять являлось.
Смыкались веки, и оно
Возобновлялось.
Я не шагал, а семенил
На ровном брусе,
Ни разу ногу не сменил, —
Трусил и трусил.
Я перед сильным лебезил,
Пред злобным гнулся.
И сам себе я мерзок был,
Но не проснулся.
Да это бред — я свой же стон
Слыхал сквозь дрёму.
Но это мне приснился сон,
А не другому.
Очнулся я и разобрал
Обрывок стона,
И с болью веки разодрал,
Но облегченно.