Донна Лукреция видела, как он сошел с автобуса, и тут же выскочила на улицу. Он заметил, что она направляется в его сторону. Глаза Лукреции пылали любовью, а он решил — презрением. Он повернулся и бросился наутек. Поколесив по улочкам Старого города, он вернулся домой через внутренний дворик дворца. Маттео Бриганте сидел за столом в столовой и писал деловые письма. Франческо достал из шкафчика в передней свои партитуры, сел рядом с отцом и начал в полном молчании проглядывать ноты какой-то канцонетты. Отец с сыном обменялись первыми словами только на следующее утро, и то на посторонние темы, не имеющие отношения к событиям вчерашнего дня.
Когда донна Лукреция увидела улепетывавшего от нее со всех ног Франческо, она снова явилась в кабинет комиссара полиции. И упала в кресло напротив него.
— Как я могла полюбить труса? — проговорила она.
Комиссар, писавший какой-то очередной рапорт, ничего не ответил и еще усерднее стал водить пером по бумаге. Потом словно бы он ничего не слышал, словно бы и речи о Франческо не было, заговорил о кончине дона Чезаре это было главное событие дня: коль скоро старик отказался принять священника, можно ли его хоронить по христианскому обряду? Из Калалунги прибыли родственники; на днях будет вскрыто завещание: ходили слухи, что приписка к завещанию, сделанная в последние часы жизни дона Чезаре, составлена в пользу одной из служанок дома с колоннами, возможно и незаконнорожденной дочери покойного… Комиссар считал себя самым ловким и самым деликатным мужчиной во всем божьем мире и без труда убедил себя в том, что Лукреция будет его гораздо скорее, чем он предполагал поначалу, и что все получится значительно легче.
И впрямь, ровно через две недели донна Лукреция посетила его гарсоньерку. Страсть, разбуженная Франческо в тот самый день, когда он долго держал ее руку, еще не осмеливаясь сказать: «Я люблю вас», — страсть эта требовала утоления. Они стали встречаться дважды в неделю и встречались так несколько месяцев с неизменным удовольствием. Потом донна Лукреция завела себе нового любовника, потом еще одного и сменила их немало. Высокомерная от природы, она презирала всякую осторожность. Теперь в городе уже никто не называл ее донна Лукреция, а просто Лукреция.
Судье Алессандро донесли о недвусмысленном поведении его супруги. Он расспросил ее; она ничего не отрицала. Несколько месяцев подряд он бился над неразрешимым вопросом: мужчина не имеет права требовать верности от женщины, которая его больше не любит, но жена обязана блюсти честь мужа, сообразуясь с моральными устоями, пусть и устарелыми, того края, где они живут; как примирить эти два равно законных принципа? И по-прежнему он все так же мучился вопросами, которые именовал социальными; весьма неосмотрительно провел несколько мелких политических процессов, входивших в его компетенцию; выносил обвинительный приговор, оправдывая виновного в мотивировочной части решения суда, и восстановил таким путем против себя и представителей оппозиции, и правительство. Его перевели из Порто-Манакоре. Послали в Калабрию, в маленький заштатный городишко в горах.
Из одного чистого упрямства судья добился заграничного паспорта для каменщика Марио. Во Франции Марио смог найти себе работу только в шахтах, где и погиб год спустя во время взрыва.
Когда Мариетта разбогатела, агроном отступился от нее и предложил вести его хозяйство Джузеппине. Та согласилась, отчаявшись разлучить комиссара с его кроткой Анной и шалой Лукрецией, не говоря уже обо всех прочих. Агроном, состоящий на государственной службе, конечно, фигура не столь престижная, как комиссар полиции, зато получает почти такое же, вполне приличное жалованье. Ему она позволила похитить свою столь долго хранимую девственность и оказалась весьма искусной в постельных делах. Но, пожив на Юге, ломбардец в конце концов проникся южной моралью и наотрез отказался сочетаться законным браком со столь опытной девицей. Через несколько лет она бросит своего агронома ради одного землевладельца, который купит ей домик в Калалунге и упомянет в своем завещании. А агроном умрет молодым, его съест малярия и отчаянные, но безуспешные попытки улучшить породу коз на манакорском побережье.
Несколько недель спустя после смерти дона Чезаре все наследники собрались для вскрытия завещания. Муниципальный совет отверг проект создания музея на месте бывшего античного города, от которого не осталось даже ни одной целой колонны, но коллекцию древностей взял. Потом сами наследники договорились о добровольном обмене между собой полученных ими по завещанию участков. Так, Мариетта уступила большую апельсиновую и лимонную плантацию и получила за нее несколько гектаров болота и дом с колоннами. Все так и ахнули: пойти на такое явно невыгодное дело. Но тут же решили, что девушка действует из соображений сентиментальных: уже пополз слух, будто Мариетта — дочь дона Чезаре (чем и объяснялся его столь щедрый посмертный дар); Джулия этот слух опровергала, но ей не верили, зная, что она находится с младшей дочкой в плохих отношениях; люди убедили себя, что пусть Мариетта и незаконнорожденная, но ей приятно сохранить дом предков; более того, ею восхищались: даже не носит славного имени, а чтит его свято, не случайно обменяла плодородную плантацию цитрусовых на старый дом, затерянный среди малярийных болот; кое-кто обзывал ее даже дурочкой, Но она и бровью не повела. Она помнила разговор, какой был за несколько месяцев до этого между доном Чезаре и землеустроителями, измерявшими вдоль и поперек весь перешеек.
— У меня тут одна мысль есть, — открылась она Пиппо.
Джулия, Мария и Эльвира получили каждая по небольшому пакету акций, обеспечивающих им скромную ренту. Они поручили распоряжаться своими «бумагами» дельцам из Фоджи, которые посулили платить им большие проценты.
А пока что они жили в доме с колоннами в услужении у Мариетты. После того как была вывезена коллекция древностей, Мариетта приказала им убрать весь дом от чердака до конюшни и выбелить его известью и снаружи и внутри. Потом вызвала из Неаполя владельца антикварного магазина и продала ему на весьма выгодных условиях неаполитанское кресло XVIII века, античную вазу, которую хранитель музея постеснялся взять, коль скоро она стояла в спальне самого дона Чезаре, и большую часть старинной мебели. А взамен купила модерновую мебель из лакированной фанеры, а на остаток еще ухитрилась приобрести себе «фиат-400» (и вскоре сама стала водить машину) и телевизор. Из всей старой обстановки она оставила себе только постель с балдахином, где и спала теперь, где и принимала почти каждую ночь Пиппо, ничуть не скрываясь, и никто и не думал злословить по этому поводу. И в самом деле, столь крупный кусок получила она в наследство, столь упорные ходили слухи о том, что она родная дочь дона Чезаре, что все это при природной самоуверенности Мариетты дало ей разом все привилегии, которыми пользуются крупные землевладельцы. Вскоре ее станут величать донна Мариетта.
Маттео Бриганте первым пошел на мировую с Пиппо. Малый достиг такого возраста, когда шиться с гуальони, даже в качестве главаря их банды, ему уже не пристало. Коль скоро он официально находился под крылышком Мариетты, коммерсанты и чиновники рангом пониже стали относиться к нему уважительно; его даже называли теперь в глаза «синьор Пиппо», а за глаза «синьорине Пиппо». У него оказался настоящий талант к плаванию и нырянию, дыхание у него было превосходное, да и воду он чувствовал, как никто другой; его новый друг Бриганте систематически тренировал Пиппо, учил его современным приемам подводного плавания и с кислородным прибором, и совсем без прибора. Как-то во время одного из уроков они обнаружили близ водослива озера, у самого подножия скалистого бугра, мраморную статую Венеры Урийской. Из Фоджи был прислан музейный эксперт, который и определил, что скульптура эта относится к III веку до нашей эры — другими словами, на целый век старше каменной статуи, находящейся в алтаре храма святой Урсулы Урийской, тоже Венеры, обнаруженной в болотистых топях монахами, которые окрестили ее Урсулой, нарядили на испанский манер, и эту бывшую Венеру, а теперешнюю Урсулу мужчины носили на носилках по всему городу в храмовой праздник. Если верить житиям святых, «Золотой легенде», Урсула, единственная девственница в языческом городе Урия, спаслась именно благодаря своей невинности в тот самый день, когда господь бог порешил уничтожить город, покарав его жителей за распутство; всевышний спас Урсулу, перенеся ее на холм, возвышающийся над портом Манакоре. В те времена, когда дон Чезаре еще высмеивал религию (было это до того, как он ко всему «потерял интерес»), он любил ошарашивать свою родню, изощряясь в игре слов, насчет Венеры-Урсулы, находящейся во храме этой, по его словам, покровительницы кумушек, которые умеют превращать потаскушек в девственниц. Хотя государство предлагало Мариетте весьма солидную сумму, она пожелала оставить мраморную статую при себе и поставила ее в большой зале дома с колоннами рядом с телевизором: она верила, что богиня, о которой так часто рассказывал ей хозяин, принесет счастье, но для верности все-таки повесили ей на шнурке коралловые рожки, спускавшиеся между грудями; в сущности, она была убеждена, что ничего не теряет, так как Маттео объяснил ей, что цены на древности (если речь идет, конечно, о подлинных произведениях искусства) неизменно растут с начала нашего века и еще будут расти. Таким образом, Венера Урийская стала одновременно и вложением капитала, и средством против дурного глаза.