— Извините, что помешал вам… — И, еще раз поздравив Уриэля с пятидесятилетием, Лесов положил трубку.
Аншин вернулся к столу и, как и раньше, не перебивая, выслушивал гостей, предлагавших тосты и перечислявших все новые и новые прекрасные черты, открытые ими в нем, черты, которых даже сам Уриэль до нынешнего вечера не знал за собой. Он, как и раньше, поднимал свой позолоченный бокал с вином каждый раз, когда пили за него.
И вдруг, словно кто-то выдернул из-под него скамейку, Уриэль схватился обеими руками за стол, втянул голову в плечи и, кроме трепетных огоньков мерцающих свечек, напомнивших ему в этот миг поминальные свечи, больше ничего перед собой не видел. Один из гостей, сидевших напротив, своим звучным голосом заглушил шелестящее потрескивание горящих свечек, но какие еще чудесные черты открыл в нем этот гость, Уриэль уже не слышал.
Яркий свет вновь зажженной люстры и бра на стенах еще больше удалил Уриэля от праздничного шума вокруг него. Совсем удалиться от всего ему было некуда. Стоило чуть пониже опустить веки — и он увидел, как Илья Савельевич мечется по ноябрьским заснеженным улицам с узелком в руке. Уриэль почти уверен, что в узелке завернут самовар, и не электрический, а обычный, который кипятят углями. Если Лесов все одиннадцать месяцев, пока его тут не было, помнил, что сегодня Уриэлю исполняется пятьдесят лет, то, конечно, не забыл, как однажды Уриэль, заскочив с мороза в шахтный буфет, где подавали горячий чай из настоящего самовара, сказал ему, Лесову, что уже не помнит, когда последний раз пил чай из настоящего самовара, и, если бы найти самоварчик, он уплатил бы за него, сколько бы ни попросили.
Это все еще говорит тот же гость или уже другой обращается к нему? Какие же черты, неизвестные самому Уриэлю, отыскал он в нем? Неужели здесь за столом так и не найдется ни одного, кто поднялся бы и хлопнул дверью, как наверняка сделала бы Рита? Чем бы он оправдывался и смог ли оправдаться бы перед ней? Тем, что забыл сказать жене, когда она вместе со своей сестрой размеряла и перемеряла скамейки, чтобы они имели в виду еще одного человека? Или он просто не ожидал, что Лесов всерьез примет приглашение, сделанное ему по телефону чуть ли не год назад? Или тем, что совершенно не полагал, чтобы тот ради него трясся в поезде трое суток сюда и столько же обратно? Тем более что, благодаря за приглашение, Лесов заметил, что не может обещать наверняка, поскольку с нового года опять выходит на работу.
Значит, Илья Савельевич ради него все бросил и притащился из такой дали. Кажется, сам Уриэль сейчас стукнет кулаком по столу и во всю мочь крикнет: «Зачем вы делаете вид, будто ничего не видели и не слышали?! Как после того, что здесь сейчас произошло, после того, как я захлопнул дверь перед человеком, которого пригласил к себе самым первым, как лучшего и самого дорогого гостя, — как после этого вы можете сидеть со мной за одним столом?»
«А ты сам? Как мог ты, после того как Лесов попросил извинения, что своим звонком помешал твоему празднику, — как мог ты вернуться обратно за стол и еще допустить, чтобы гости опять начали перечислять твои прекрасные черты, выдуманные сегодня тебе в угоду? Как вообще тебе пришло в голову спросить, сколько он собирается пробыть здесь, когда ты знаешь, что никого, кроме тебя, у него тут нет, что приехал он только поздравить тебя, и если он лишь ради твоего юбилея отпросился с работы, то ясно, что с первым же поездом он вернется домой?!»
Уриэль был не вполне уверен, не произнес ли он всего этого вслух, как с ним иногда случается, когда он в чем-то обвиняет себя. Но гости были так увлечены разговором, который завязался между ними и к нему, Аншину, не имел уже никакого отношения, и так занялись блюдами, то и дело подаваемыми на стол, что, даже если он и сказал что-то вслух, никто его не услышал.
«Как можешь ты сидеть за столом? Иди отыщи его и сию минуту приведи сюда!»
Но голос, кричащий в нем так оглушительно, не может даже приблизительно подсказать, куда ему идти искать Лесова. В доме нет такой вещи, какую Уриэль не отдал бы тому, кто подсказал бы, где он сейчас сможет встретить Лесова, или назвал бы номер телефона, куда ему можно позвонить. Тогда он ни на секунду не задержался бы здесь. На колени встал бы перед ним и попросил прощения.
А если, сидя тут за столом, он упустил время и Илья Савельевич уже уехал?
Никто, кажется, не заметил, как Уриэль встал из-за стола и перенес телефон из коридора в боковую комнату. С вокзала ему ответили, что в том направлении поездов сегодня уже не будет. Ближайший поезд лишь завтра в одиннадцать утра; оттуда поезд приходит в восемь вечера. Уриэль посмотрел на трое часов, населявших комнату, и обрадовался: с приезда Лесова не прошло и часа. Он теперь, наверно, крутится там, на вокзале.