— Чтобы поступить в институт, необходима, насколько мне известно, не только смелость, нужно еще и определенное число баллов.
Полковник долго вглядывался в слегка прищуренные глаза Бориса, в которых ему чудилась скрытая улыбка, и отчетливо, снова подчеркивая каждый слог, спросил:
— Вы хотите, очевидно, сказать, что Алику кто-то протежировал? Да?
Желая дать почувствовать, что у него нет ни малейшего желания продолжать этот неприятный разговор, что у него вообще нет желания далее задерживаться здесь, Борис поднялся.
Но Веньямин Захарьевич не отступал:
— Ну?
— Может, хватит? — вмешалась испуганная Бронислава Сауловна. — Нашли время…
— Одну минуту! Надеюсь, гости простят меня.
— Пожалуйста, пожалуйста, — одновременно откликнулись как те, кому не терпелось знать, чем все это закончится, так и те, кому этот разговор был совершенно безразличен.
— Ну, так как же? — повторил Сивер свой вопрос после того, как почти силой усадил Бориса на стул.
— Мне кажется, товарищ полковник, что я вам на все ответил.
— Нет, нет, раз вы завели об этом разговор, будьте уж любезны сказать, кто помог Алику поступить в институт!
— Веньямин…
— Сауловна, прошу не мешать нам. Ну, кто?
«Чего он так настойчиво добивается, — недоумевал Борис, — зачем ему, чтобы здесь, в присутствии всех… Или, может, отец Алика рассчитывает своей настойчивостью отбросить от себя подозрения?»
— Ну, кто? — задал Веньямин Захарьевич свой вопрос в третий раз, не отрывая от Бориса острого, пронизывающего взгляда. — Ну, кто?
Борис пожал плечами:
— Мне кажется, вам это известно не меньше, чем мне…
— Вот как! Ну что ж, скажите! Пожалуйста! Что? Не хватает мужества? А я, видите, не боюсь. Я не боюсь объявить тут перед всеми — да, я помог моему сыну поступить в институт и ничего крамольного в этом не усматриваю. Но когда родители разрешают своим детям… Да, те, что идут на заводы, едут на целину заслужить льготы, накопить стаж, чтобы потом легко вскочить в институт, те в моих глазах не рабочие. Меня отец послал в крюковские вагонные мастерские не за льготами и не за стажем, а — чтобы заработать на хлеб. Слышали вы о таком городишке у Днепра, о Крюкове? Макаренко там жил когда-то.
— Автор «Педагогической поэмы»?
— Вот, вот… Наши отцы немало лет работали вместе в мебельном цеху крюковских вагонных мастерских. Но меня отец послал в механический цех, слесарем сделал, пятнадцать лет мне тогда было… Вы, молодой человек, вероятно, полагаете, что я родился в кителе с погонами полковника. Эх, молодежь, молодежь… Так вот, дорогой товарищ, в наших мастерских в ту пору работали несколько молодых людей — дети состоятельных родителей, но больше года, двух редко кто из них задерживался у нас… И это вполне понятно: некоторые из них приходили к нам только для того, чтобы руки измазать, а потом выдать себя за рабочих, говорить от имени рабочего класса, одним словом, играли в пролетариев, гнались, так сказать, за модой. Таких молодых людей у нас в мастерских называли «народниками».
На противоположном конце стола вдруг поднялся один из гостей, майор с веселыми, черными как угольки глазами и курчавой седеющей шевелюрой.
— Товарищ полковник, позвольте мне сделать краткое замечание.
— Простите, товарищ майор, я еще не кончил.
По тону вмешавшегося в разговор майора трудно было предугадать, в чем, собственно, состояло замечание, которое он собирался сделать, но у полковника создалось впечатление, что этот майор, сотрудник его кафедры, склонен возражать ему. В таких случаях Веньямин Захарьевич немедля обрывал собеседника, для чего ему достаточно было насупить густые брови и выпятить широкую грудь.
— А в годы нэпа? — чуть громче продолжал Сивер. — Ради чего дочки и сынки нэпманов вдруг ринулись на заводы и фабрики? Чтобы стать пролетариями? Нет! Чтобы раздобыть профсоюзный билет — вот о чем дело шло. Завод, фабрика были для них той дверью, через которую они пролезали в институт. Больше года, двух такие на заводах не задерживались. Нет, с такими пролетариями нам бы Магнитогорска и Комсомольска не выстроить. А теперь что? Как выдумаете, если бы мой парень после окончания школы пришел ко мне и сказал: «Отец, я хочу стать слесарем, токарем, кузнецом»… Как вы думаете, стал бы я его отговаривать? Но пустить на завод или на целину за льготами, чтобы считать там проработанные дни, чтобы облегчить поступление в институт, — на это, видите ли, я согласиться не могу! Представьте себе, — полковник повернулся к майору, — вы, к примеру, директор завода. Взяли бы вы на работу таких пролетариев?