— Безусловно.
— Это вы так только говорите, товарищ майор. С такими «народниками» вы плана не выполните! — И, повернувшись всем телом к Борису, он медленно и значительно, словно отдавая приказ, произнес: — Если вы пошли на завод ради того, чтобы накопить стаж, мне просто жаль тех двух или трех лет, что вы там потеряете.
— Вы не правы, товарищ полковник, абсолютно не правы! — заявил, не дожидаясь разрешения, майор. — Я, к примеру, еще не встретил покуда ни одного настоящего генерала, который не начал бы с рядового солдата.
— А я, видите, как раз встретил, но не об этом, уважаемый товарищ майор, идет речь. Как я понимаю, вы хотите сказать, что хорошим инженером не станешь, если ты до института не держал молота в руках. Но этому, товарищ майор, наши дети могут научиться еще в школе.
— Разве дело только в том, чтобы уметь держать в руках молот?
— Вот, вот, вот… Только я далеко не уверен, товарищ майор, что просидевший два-три года на тракторе будет разбираться в астрономии и геологии лучше того, кто сразу со школьной скамьи пошел в институт. Разве только вы держитесь того мнения, что в горные институты надо принимать одних шахтеров, а в сельскохозяйственные — одних колхозников… Ну, а что вы тогда намерены делать, скажем, с сапожниками, с портными, парикмахерами? Насколько мне известно, пока еще не созданы ни портняжные, ни сапожные институты.
— Вы хотите превратить разговор в шутку?
— С чего вы взяли?
— Тогда позвольте же, товарищ полковник, не поверить, что вы не знаете, в чем здесь суть дела.
Майор замолк, будто ждал разрешения продолжать разговор, и, словно боясь, что шеф может и в самом деле так истолковать его минутное молчание, поспешно повторил:
— Позвольте мне, товарищ полковник, не поверить, что вы не знаете, в чем здесь суть! Вы прекрасно понимаете, — с неослабевающей горячностью продолжал майор, — речь идет о том, чтобы тех, кто смотрит на физический труд как на некое тяжелое испытание, чуть ли не как на труд постыдный, на пушечный выстрел не подпустить к институту! Вспомните, товарищ полковник, как мы с вами в молодости гордились тем, что мы рабочие… Эту гордость мы обязаны привить нашим детям.
— Вы, видимо, забыли, что время теперь другое. Мы с вами шли зарабатывать на хлеб. А они? Не знаю, как вы, но про себя скажу — я не приверженец парниковых культур.
— А вот представьте себе, товарищ полковник, что многие из этих парниковых созданий, из этих «народников», как вы их изволили назвать, строят сейчас Братск, поднимают целину… Да, среди наехавшей туда молодежи вы, несомненно, встретите немало мальчиков и девочек, явившихся туда за льготами, за стажем… Ну и что же? А когда я пустился строить Комсомольск-на-Амуре, разве мне тогда не думалось, что еду ненадолго?.. И признаюсь, первые несколько недель действительно считал дни… Но ведь кончилось тем, что спустя каких-нибудь полгода почти забыл, что я приезжий. Мы часто сами не подозреваем, что за сила кроется в труде. Когда бы не война, я и теперь еще был бы там. Возможно, что Борис действительно считает, сколько дней ему еще предстоит работать. Но через три-четыре месяца забудет накрепко об этом. Я даже уверен, что если Борис через несколько лет пойдет учиться, он будет тосковать по заводу.
— Возможно, возможно, — как бы про себя повторил Сивер, оглянувшись на сына, все еще стоявшего у окна.
III
Борис Логунов не отводил ребячески изумленного взгляда от майора, словно старался припомнить, где его видел, этого крепыша военного с седеющей курчавой головой и молодыми веселыми, черными, как антрацит, глазами.
— Ну, все? Слава богу! — раздался в открытых дверях зала голос Брониславы Сауловны. — Нашли время затевать споры.
— Все боишься, Сауловна, что не успеешь попотчевать гостей всеми твоими блюдами? До утра, кажется, еще далековато.
Заметив, как Веньямин Захарьевич протянул руку к открытой коробке папирос на столе и тотчас же положил взятую папиросу назад в коробку, Борис понял, что отец Алика относится к числу людей, которым очень трудно отказаться от своих привычек.
— Алик, что ты прирос к окну? — обратился Веньямин Захарьевич к сыну, словно только теперь заметил, что виновник торжества не находится за столом. Сказал он это так, что Борису показалось — сейчас Веньямин Захарьевич подойдет к окну и за руку приведет оттуда своего восемнадцатилетнего парня. Для Бориса не было неожиданностью, когда Бронислава Сауловна вдруг произнесла: