Искренне возмущенный Эгочиага подчеркивал каждое слово последовательным сжатием и разжатием поднятых кулаков. Перстни на правой руке стукались друг о друга, как кастаньеты.
— Муи бьен, правильно, сеньор Эгочиага. Но ответьте мне еще на самый простой, бытовой вопрос. Пособия безработные не получают, общественных работ тоже нет, добровольные подаяния ничтожны. С чего же живут эти десятки и сотни тысяч безработных? Чем платят они за квартиру? И, наконец, что они едят? Из ваших же слов явствует, что они должны попросту умирать с голоду. Как вы это терпите?..
Директор биржи труда не улыбнулся, а даже рассмеялся.
— Это вы уже меряете своей, российской меркой. У нас все это не так страшно. Здесь вопросы питания не так остры. Андалузская жара убивает всякий аппетит, противно бывает притрагиваться к пище. Наш рабочий и особенно батрак способны по нескольку дней ничего не есть — им и не хочется. Проглотил несколько оливок, запил водой и больше об этом не думает.
— Счастливая ваша страна, сеньор Эгочиага. Вы не знаете ли, как мне отсюда проехать в Севильские Соединенные Штаты?
— Куда?!
— Говорят, тут в Севилье есть такой лагерь безработных, под городом. На фабриках его в шутку называют Соединенными Штатами. Если человека сняли с работы, а потом за неплатеж выкинули из дому, он переселяется туда, и это называется «эмигрировать в Америку».
Сеньор Эгочиага нахмурился.
— Вы, наверно, имеете в виду Адату, муниципальное поселение для неплатежеспособных. Абсолютно ничего интересного. Просто сборище темного люда. Не понимаю, чего это всех вас туда тянет.
— Кого всех?
— Ну… всех ваших. Я несколько раз подымал в муниципалитете вопрос о расформировании и уничтожении этого узаконенного очага нищеты и преступности, позорящего Севилью перед иностранными туристами. Лично я, даю вам честное слово, я ни разу не поинтересовался даже посмотреть эту миленькую Адату.
— Верю вам. А все-таки намерен туда съездить. И именно сейчас.
— Ваше дело, сеньор Кольцов. Я и мои друзья хотели показать вам, как можно совершать революцию путем спокойных деловых реформ. Вы ищете свой идеал в Адате. Дело вашего вкуса, ваших убеждений.
12
Огорченный хозяин провожал укоризненным взглядом из окна. Путь в Соединенные Штаты шел мимо собора, мимо подстриженных садовых чудес Альказара, по бетонной набережной над безмолвно ползущими водами Гвадалквивира, через нарядную путаницу павильонов Иберо-Американской выставки, мимо старого цирка боя быков, сквозь раскаленные улочки восточных предместий, к городской черте. И еще дальше, на пустыре, между городскими холодильниками и стальными жердями радиостанций, за изгородью колючей проволоки развернулся чудовищный район, не отмеченный ни единым словом ни в одном из самых подробных путеводителей по Испании.
13
Мертвая собака с развороченным брюхом встретила нас посредине главного проспекта Адаты. Изумрудное пятно шевелилось на пепельных кишках — перламутровые испанские мухи, весело жужжа, завтракали трупом. Самый проспект был только ухабистой пыльной расщелиной в восемь шагов шириной между двумя рядами чего-то, что должно было, по-видимому, именоваться жилищами. Между ухабами чернели рытвины и ямы глубиной в полроста человека. Асфальтовая гладь чудесных севильских улиц казалась здесь, на расстоянии одного километра, несбыточным сном.
Уродливые собачьи будки из железных и жестяных отбросов. Дырявая мешковина, натянутая на четырех столбах. Первобытные очаги из нескольких камней. Спальные ложа — охапки прокисшего сена. Удушливая вонь разложения. Кто здесь живет? Люди, скоты? Здесь обитают десять тысяч человекообразных существ, именуемых свободными гражданами Испанской республики.
Одна из свободных гражданок подходит к нам, молча протягивает страшную скелетную руку, обтянутую струпчатой гниющей кожей. Это с первого взгляда развалившаяся старуха, сгорбленная, медлительная, жуткая, как чума, в своем черном рубище. Но она не стара — это, оказывается, молодая девушка, у нее чудом сохранились два ряда прекрасных белых зубов, это только струпья
обезобразили ее лицо, разъели глаза и щеки. Струпья от «дурной крови», как здесь называют хроническую болезнь нарушенного питания организма, от многих лет беспрерывного поста, умеряемого несколькими оливками, несколькими глотками воды в день. Это севильянка, самая пышная и соблазнительная из пород испанских женщин. Богатые американцы переплывают океан, чтобы посмотреть севильянок — знают ли они, что в Севилье есть свои Соединенные Штаты, и там — такие изумительные женщины?
Высокий парень с впалой грудью и маленькой головой готовит себе обед. Он поджег несколько щепочек на двух кирпичах и ворочает над огнем подобранную в городе пустую консервную коробку с остатками масла на дне. В коробку накидал несколько горошин, картофелину — вот и целое блюдо. Нагие ребятишки жадно смотрят, как верзила организует свое пиршество.
Сгорбленные люди тяжелыми паралитическими шагами проходят изредка между лачугами и палатками. По виду каждый шаг причиняет им боль и раздражение. Испанцы ли это? Не может быть, чтобы это были андалузцы — прославленный народ статных, красивых, бурно танцующих людей?
Власть и коммерция представлены в Адате двумя зданиями. На крыше ящичного фанерного барака подвешен фиолетовый флаг — знамя новой Испанской республики. Двое полицейских, обливаясь потом, строчат протоколы. Наискосок, в будке из раскаленных железных листов, толстуха, сверкая красными щеками, разливает по стаканчикам мутную анисовую водку.
14
Кто же, наконец, обитает в страшном поселке Адате? Подонки и отребье человечества? Деклассированные бродяги?
Нет, это рабочие, это пролетарии, это труженики, еще вчера приходившие по гудку на заводы. Есть и такие, что еще и сейчас сохранили работу, но из-за нищенской заработной платы могут жить только здесь, в дырявых палатках, сделанных собственными руками.
Красивая Севилья, увенчанная женственной башней Жиральды, веселая, с цветком в зубах, любимица туристов, Севилья отвергла десять тысяч своих самых честных сынов и дочерей. Она изгнала и запрятала, она бросила умирать сюда, за колючую проволоку, десять тысяч безработных — чтобы не портить вида своих улиц. Красивая потаскушка Севилья спрятала свои морщины, свои язвы, чтобы не пугать богатых клиентов из-за границы!
Я нашел ту из лачужек, которую искал. Несколько человек заполняли ее целиком, от их движений шевелилась полотняная, ниже роста человека, прохудившаяся крыша.
Директор городской биржи труда не напрасно удивлялся тому, что его мало посещают. У безработных есть другой, более близкий и доверительный центр. Он называется профсоюзом. Профсоюз безработных — какой конфуз для веселой счастливой Севильи! В парусиновой палатке Адаты руководители профсоюза жарко обсуждали сегодняшний и завтрашний дни.
— Какие ваши планы на ближайшее время?
— Мы решили немножко потревожить Севилью. В четверг мы поведем большую демонстрацию из Адаты через все улицы на площадь Санта-Лоренцо, на нашу городскую стоянку. А там поговорим, почему не выполняются наши решения.
— Что вы решили?
— Уже две недели, как профсоюз безработных на общем своем собрании постановил: во-первых, никому из безработных за квартиру не платить; если будут выселять, защищаться в своем жилище с ножом в руках; во-вторых, в трамвае билетов не брать; если будут высаживать — сопротивляться силой; в-третьих, заходить в рестораны и столовые, обедать и за обеды не платить; в-четвертых, добиться снятия вора Эгочиаги с биржи труда. Эта розовая скотина с золотыми перстнями прячет от нас даже те жалкие гроши, какие попадают для нас через его рыжеволосые лапы…
— И как же?
— Рыжий ворюга прячется за спину капитан-генерала Кабанейяс. Карамба, мы доберемся-таки до его вонючей шкуры! Г ораздо хуже то, что наши парни почти ничего не делают из всего того, что постановили о самих себе. Они не платят домохозяевам, это верно. Не платят потому, что нечем платить. Но, когда хозяин приходит с полицией, они собирают потроха и с поджатыми хвостами перебираются сюда, в Адату. Они орут, правда, при этом, они ругаются. Но кого в Испании удивишь ругней! Грудной ребенок у нас кроет, как боцман с океанского скотовоза. Словами ничего не сделаешь в Испании — ни утренней молитвой, ни проклятьями ночного кабака…