Согласно завещанию Мукундо, Говинд был назначен опекуном этой семьи. С первых же дней он начал внушать своему племяннику, что самое главное в жизни — это уметь делать деньги.
Основным противником Говинда в этом вопросе оказалась мать мальчика, Шоттоботи. И не то чтобы она возражала открыто, просто все ее поведение доказывало нечто прямо противоположное. С детства она увлекалась художественными поделками: из всего, что попадалось ей под руку — будь то цветы или плоды, куски ткани или бумаги, глина или тесто, листья или лепестки, — она с увлечением мастерила удивительные вещи. Из-за этого у нее было немало неприятностей. Ведь подобное увлечение ненужными с практической точки зрения вещами — словно бурный осенний разлив, исполненный стремительности, но отнюдь не пригодный для переправы полезных грузов. Случалось, что Шоттоботи запиралась в спальне и, поглощенная своим любимым занятием, забывала о приглашениях родственников. Родственники обижались, называли ее высокомерной, — а что им можно было возразить? Что касается Мукундо, то он слышал, что и подобные вещи могут быть настоящими произведениями искусства, к которому он, надо сказать, относился с благоговением. И хотя он и мысли не допускал, чтобы его жена могла создавать такие произведения, вел он себя на редкость деликатно. Он прекрасно видел, как много времени тратит Шоттоботи на свои занятия, но это не вызывало у него ничего, кроме снисходительной улыбки. И всякого, кто пытался осуждать его жену, он одергивал со всей решительностью.
В характере Мукундо была своя странность — хороший адвокат, он был очень плохим хозяином. Деньги, которые в значительном количестве поступали в дом благодаря его адвокатской деятельности, так же быстро расходились. Такое положение не слишком огорчало Мукундо — избавляясь от денег, он избавлялся от стольких забот! Сам он был человеком непритязательным — никогда не требовал особого внимания к своей персоне и никому не старался навязать свое мнение. Но когда дело касалось Шоттоботи, он не только пресекал все попытки домашних позлословить о ее занятиях, но и сам после работы нередко заходил на базар, чтобы купить ей красок, пестрого шелка или цветных карандашей. Придя домой, он тайком от жены раскладывал свои покупки на деревянном сундуке в ее спальне. Часто, взяв в руки какую-нибудь работу Шоттоботи, он восклицал: «Да это же просто замечательно!» Однажды он перевернул вверх ногами рисунок, на котором был изображен человек, и, приняв его ноги за голову птицы, воскликнул: «Эту вещь, Шоти, обязательно надо сохранить, эта цапля вышла на редкость удачно!» Шоттоботи относилась к оценкам мужа с той же снисходительностью, с какой он относился к ее занятиям, считая их милой детской забавой. Шоттоботи прекрасно понимала, что ни в какой другой бенгальской семье она не смогла бы встретить подобное понимание, ни в каком другом доме не стали бы считаться с ее увлечением. Поэтому, когда муж старательно хвалил её произведения, она от волнения едва сдерживала слезы.
И вот неожиданно счастью Шоттоботи пришел конец. Перед смертью муж рассказал ей, что их хозяйство, отягощенное немалыми долгами, можно доверить лишь практичному человеку, который способен переправиться через реку и в дырявой лодке. Вот так и оказались Шоттоботи и ее сын во власти Говинда, который с первых же дней дал понять, что главное в жизни — это деньги. В наставлениях Говинда было столько цинизма, что, слушая их, Шоттоботи была готова сгореть со стыда.
Дух корысти с каждым днем все больше проникал в жизнь их семьи. Особенно огорчало то, что разговоры на эту тему были слишком откровенными; Говинд не старался прикрыться хотя бы видимостью порядочности. Шоттоботи понимала, что такая обстановка портит мальчика, но ей ничего не оставалось, как терпеть. Люди с добрым сердцем и чувством собственного достоинства часто оказываются беззащитными, и грубому человеку ничего не стоит их обидеть.
Известно, что, для того чтобы что-то мастерить, нужен материал. Раньше все появлялось в доме без всяких просьб со стороны Шоттоботи, и потому она об этом никогда не задумывалась. Теперь же, когда все эти ненужные для остальных членов семьи вещи стали строго учитываться, ее начала мучить совесть. Чтобы купить необходимый для работы материал, она, никому не говоря, стала экономить на собственной еде. Да и работала она теперь тайком, запираясь в своей комнате. Она знала, что открыто порицать ее никто не посмеет, но ей не хотелось встречать косые взгляды ничего не понимающих в этом людей. Теперь единственным свидетелем и ценителем ее работ стал Чунилал. Постепенно он и сам пристрастился к рисованию, и вскоре оно превратилось в настоящую страсть. Скрыть это было невозможно: жертвой нового увлечения становились не только листы из тетрадей, но и стены, разноцветные пятна украшали одежду, руки и даже лицо юного художника. Немало пришлось мальчику претерпеть от дяди за то, что бог Индра забыл внушить ему и его матери уважение к деньгам.
Но чем больше старался опекун, тем теснее становилось преступное сообщество между сыном и матерью. Настоящий праздник наступал для них, когда хозяин фабрики увозил Говинда к себе за город. Они радовались, как дети! Шоттоботи лепила забавных зверушек — кошек, похожих на собак, рыб, которых трудно отличить от птиц. Хранить фигурки было опасно, и поэтому перед возвращением господина управляющего приходилось все уничтожать. Так в творчестве этих двух художников господствовали бог-создатель Брахма и бог-разрушитель Рудра, но не было пока бога-хранителя Вишну.
Увлечение живописью было у Шоттоботи в роду. Примером тому мог служить ее племянник Ронголал, племянник, который был тем не менее старше тетки. Ронголал довольно рано получил признание — получил его благодаря тому, что остряки подняли его картины на смех из-за их необычности. Когда же они поняли, что его столь непривычная манера отражает иное, чем у них, мировоззрение, они начали против него шумную кампанию. Как ни странно, эти постоянные насмешки и упреки только способствовали росту его популярности. И тогда даже те, кто копировал его произведения, включились в эту кампанию, стараясь доказать, что художник он, мол, никудышный и даже о технике живописи не имеет ни малейшего представления.
И вот однажды этот раскритикованный художник, выбрав время, когда опекуна не было дома, пришел к своей тетке в гости. Ронголалу пришлось долго стучать, но когда наконец его впустили в комнату, он увидел, что по всему полу разложены рисунки — даже ступить негде. Разобравшись, в чем дело, Ронголал воскликнул, обращаясь к мальчику:
— Наконец-то я вижу свежий талант! Ведь в этих вещах нет ничего подражательного, они свежи и неповторимы, как неповторима сама природа! Обязательно покажи мне все твои рисунки!
Но откуда их было взять! Они исчезали, как исчезают мгла и туман, когда творец хочет залить небо яркой игрою света и теней нового дня. Перед уходом Ронголал заявил своей тетке:
— Заклинаю тебя, отныне сохраняй все! Я буду приходить и забирать рисунки и твои фигурки!
Господин управляющий сегодня задержался. С самого утра августовское небо затянуто тучами, льет дождь. Мать и сын забыли о времени, некогда им следить за стрелками часов! Сегодня Чунилал начал писать пейзаж с лодкой. Так и кажется, что речные волны, как стая крокодилов, вот-вот проглотят маленькое суденышко! Даже тучи готовы помочь им и грозно нависли над лодкой. Правда, крокодилы на картинке не похожи на обычных крокодилов, тучи нельзя назвать «сочетанием дыма, света, воды и воздуха», да и лодка такова, что, будь она построена на самом деле, ни одна страховая компания не решилась бы ее застраховать. Но ведь искусство есть искусство! Если всевышний создает то, что приносит ему радость, то почему не имеет на это права наделенный богатым воображением мальчик, такой же творец в этих четырех стенах?