Обложился я грудами книг
И к источнику знания жадно приник.
Я с книгами не расстаюсь ни ни миг.
Неразлучны со мною перо и бумага.
Опахало бы мне! Кровь горит.
Вдохновеньем охвачен я властным.
Насладиться хочу я прекрасным.
Стать стилистом хочу первоклассным.
Во имя всеобщего блага.
Битва при Незби…[17] Читайте о ней!
Кромвель бессмертный титанов сильней.
Не забуду о нем до кончины своей!
Книги, книги… За грудою груда…
Ну, хватит читать! Поясница болит у меня.
Эй, служанка, скорей принеси ячменя!
A-а, Нони-бабу! Здравствуй! Третьего дня
В карты я проиграл! Отыграться бы нынче не худо.
Два бигха[18] земли
Я имел два бигха, — их нет, землю забрал сосед,
не дав ничего взамен.
Раз он мне сказал: «Твой участок мал,
продай-ка его, Упен».
Я ж ему в ответ: «Конца-края нет
земле твоей, господин,
Что продам я? Бог сохранить помог
мне всего лишь клочок один».
Но уперся он: «Если ты умен,
то уступишь участок мне,
Я решил свой сад обратить в квадрат,
ширину приравнять к длине,
Не мешай, дружок!» Душу страх обжег,
и молитвенно руки сложив на груди,
Пересохшим ртом я шепнул: «Мой дом,
мой посев, раджа[19], пощади.
Тут отец и дед семь десятков лет
лили пот, земля — наша мать.
Не избыть беды тем, кто в миг нужды
может старую мать продать».
Захрипел бабу, закусил губу,
почернел лицом, словно ночь:
«Спорь, коль хватит сил, я тебя просил,
а теперь проучить не прочь!»
Пять недель прошли, и насчет земли
был составлен ложный указ:
Взял мой дом судья за долги, хоть я
не был должен на этот раз.
Жизнь голодных гнет, ненасытен тот,
у кого завелась деньга.
Что считать гроши? Ведь рука раджи
грабит нищего, как врага.
Я молил, чтоб бог мне помог, чем мог,
и мольбы мои впрок пошли,—
Появись во сне, подарил он мне
мир огромный вместо клочка земли.
И вот я — аскет, как саньяси[20], одет
пил воду из рек, где вода свята,
Тешил свой взор громадами гор,
посещал святые места.
Но ни на море синем, ни в желтой пустыне,
нигде — ни вблизи, ни вдали,
Даже во сне не случалось мне
позабыть о двух бигхах родной земли.
На рынках кричащих, в молельнях и чащах
промчались пятнадцать-шестнадцать лет,
И открылось уму, что бежать ни к чему,
ведь спасенья от памяти нет.
Привет, привет тебе, мать! Как не узнать
бенгальской земли!
Рокот Ганги[21] и воздух родной, полный ласковой тишиной,
счастье мне возвратить смогли.
Вот поле… Вот лес… Голова небес
склонилась к твоим стопам,
А в манговых рощах[22] птицы поют, надежен там прохладный приют,
приготовленный пастухам.
Деревни, как птичьи гнезда, хранят из теней сплетенный
наряд и покой,
А водоемы, что с детства знакомы,
зовут зачерпнуть прохладу рукой.
Бенгалка с кувшином идет не спеша, трепещет душа,
и глаза мокры…
Как сладко сказать земле моей: «Мать»,
встретив ласковый взор сестры.
Промчались два дня — и вокруг меня
места родные, — мой сон давнишний.
Тут все как вчера: и дом гончара,
и колесница Вишну[23].
Вот рынок, вот храм, вот склады, а там
тропа, что давно знакома,
Я еле дышал, когда добежал
бегом до родного дома.
Земля, о стыд, о позор! — Ты изменила мне, тщетно блуждает взор —
от прошлого нет следа.
Так, значит, вот какова ты, мать, может любой тебя пожелать,
и отдашься ты без стыда.
Все уважали тебя, пока была ты матерью бедняка
и жила от его трудов.
Кто смел бы дурное сказать о земле, скромно несущей в своем подоле
груз овощей и плодов?
А ныне порочною стала ты, тебя украшают листва и цветы,
твой новый наряд богат.
О горе! Постигнуть не в силах я, как ты смогла изменить себя
от головы до пят.
Я, нищим ушедший в чужие края, сюда вернулся ради тебя,
взгляни:
Я оборван… Чудовище! Ты, пока я страдал, облачалась в цветы,
улыбалась ночи и дни.
Гордишься ты милостями богача, а я так надеялся, миг улуча,
увидеть прежней тебя,
Но от минувшего нет и следа, душу мне ранит твоя красота,
я плачу, былое любя,
В те дни для хозяина-бедняка ты, как амрита[24], была сладка,
а ныне цветут цветы.
Ты ими украшена, ты весела… Но слушай, богинею ты была,
рабынею стала ты…
Словно чужой, с пустою душой
на все я смотрел в упор,
И взор мой набрел на манговый ствол,
памятный с давних пор.
Я сел у корней, а горе во мне
притихло и замерло начеку,—
Детство и мать я стал вспоминать,
чтоб разогнать тоску.
Вспомнилось, как в грозовую ночь сны прочь
отлетали от глаз:
Как спелые манговые плоды, лишь ветер, бывало, встряхнет сады,
собирал я в рассветный час,
Вокруг оглядевшись, я вспомнил пруд; из школы сбежав, мы прятались тут
когда-то очень давно,
И стало ясно до боли мне, что землю, грезившуюся во сне,
вновь увидеть не суждено.
Но ветерок промолчать не смог,
он, прилетев с пруда,
Прошумел и стих, чтоб у ног своих
я нашел два спелых плода.
Тут я понял — мать не могла не узнать
того, кто вернулся к ней,
И гнев мой поник: чем горестней миг,
тем ласковый дар ценней.
Но вдруг из кустов, не в меру суров,
садовник вылез и прямо
Пошел на меня, браня и кляня
(таких посылает Яма[25]).
Я молвил ему: «Шуметь ни к чему,
я землю отдал без спору,
А ты готов из-за двух плодов
со мною затеять ссору!»
Но крикун меня не узнал и палкой погнал
туда,
Где ласкала прохлада хозяина сада,
где он рыбу ловил у пруда.
С ним были друзья. Увидев, кто я,
закричал он: «Пробил твой час!
Околей, злодей!» Он бранился зло, а друзья еще злей
в сто раз.
Я взмолился тогда: «Два упавших плода
мне, как милостыню, подай».
Суд бабу был скор: «Ты, по сути, вор,
хоть на вид и свят, негодяй!»
И, себя губя, рассмеялся я:
«Справедлив судьбы приговор:
Раз земля моя чтит святым тебя,
то я, разумеется, — вор».
Отречение
В поздний час пожелавший отрешиться от мира сказал:
«Нынче к богу уйду я, мне дом мой обузою стал,
Кто меня колдовством у порога держал моего?»
Бог сказал ему: «Я». Человек не услышал его.
Перед ним на постели, во, сне безмятежно дыша,
Молодая жена прижимала к груди малыша.
«Кто они — порождения майи[26]?» — спросил человек.
Бог сказал ему: «Я». Ничего не слыхал человек.
Пожелавший от мира уйти встал и крикнул: «Где ты, божество?»
Бог сказал ему: «Здесь». Человек не услышал его.
Завозился ребенок, заплакал во сне, завздыхал.
Бог сказал: «Возвратись». Но никто его не услыхал.
Бог вздохнул и воскликнул: «Увы! Будь по-твоему, пусть.
Только где ты найдешь меня, если я здесь остаюсь».
вернуться
17
Битва при Незби (1649) — сражение, в котором войска Кромвеля нанесли поражение королевской армии.
вернуться
20
Саньяси — подвижник, отвергший мир, человек, живущий подаянием и странствующий по местам паломничества.
вернуться
21
Рокот Ганги… — река Ганг названа по имени Ганги, дочери отца гор Хима-лая; именно поэтому в переводе ее название дано в женском роде.
вернуться
22
А в манговых рощах… — Манго — широко распространенное в Индии плодовое дерево; плоды имеют приятный вкус и запах.
вернуться
23
Вишну — одно из трех главных божеств индуизма, олицетворение солнца, света, покровитель, хранитель мира.
вернуться
24
Амрита — сказочный напиток, дарующий бессмертие. Мифы повествуют, что он был утрачен во время всемирного потопа и боги со своими сородичами асурами решили извлечь из Молочного океана золотой сосуд, содержащий амриту, вместе с другими сокровищами, также утраченными во время потопа. Асуры согласились при условии справедливого раздела всего добытого. Однако когда сокровища были извлечены, из-за дележа добытого разгорелся яростный спор, в котором боги одержали верх.
вернуться
25
…таких посылает Яма… — Яма — бог смерти в индуистской мифологии, посылающий за душой умершего своих гонцов.
вернуться
26
Майя — иллюзия, мираж; в индуистских представлениях земное существование иллюзорно, нереально.