Обыкновенный человек
На закате, с палкой под мышкой, с ношей на голове,
Шагает домой крестьянин вдоль берега, по траве..
Если спустя столетья, чудом, каким ни есть,
Вернувшись из царства смерти, он явится снова здесь,
В облике том же самом, с тем же самым мешком,
Растерянный, в изумленье осматриваясь кругом, —
Какие толпы народа сбегутся к нему тотчас,
Как все окружат пришельца, с него не спуская глаз,
Как жадно каждое слово. будут они ловить
О жизни его, о счастье, горестях и любви,
О доме и о соседях, о поле и о волах,
О думах его крестьянских, житейских его делах.
И повесть о нем, который не знаменит ничем,
Тогда покажется людям поэмою из поэм.
Карма[27]
Я утром звал слугу и не дозвался.
Взглянул — дверь отперта. Вода не налита.
Бродяга ночевать не возвращался:
Я без него, как на беду, одежды чистой не найду,
Готова ли еда моя — не знаю.
А время шло и шло… Ах, так! Ну хорошо,
Пускай придет — я проучу лентяя.
Когда он в середине дня пришел, приветствуя меня,
Сложив почтительно ладони,
Я зло сказал: «Тотчас прочь убирайся с глаз,
Мне лодырей не нужно в доме».
В меня уставя тупо взор, он молча выслушал укор,
Затем, помедливши с ответом,
С трудом слова произнося, сказал мне: «Девочка моя
Сегодня умерла перед рассветом».
Сказал и поспешил скорей к работе приступить своей.
Вооружившись полотенцем белым,
Он как всегда до этих пор, прилежно чистил, скреб и тер,
Пока с последним не покончил делом.
К цивилизации
Лес верни нам. Возьми свой город, полный шума и дымной мглы.
Забери свой камень, железо, поваленные стволы.
Современная цивилизация! Пожирательница души!
Возврати нам тень и прохладу в священной лесной тиши.
Эти купанья вечерние, над рекою закатный свет,
Коров пасущихся стадо, тихие песни вед,
Пригоршни зерен, травы, из коры одежды верни,
Разговор о великих истинах, что всегда мы в душе вели,
Эти дни, что мы проводили, в размышленья погружены.
Даже царские наслаждения мне в тюрьме твоей не нужны.
Я свободы хочу. Хочу я снова чувствовать, что лечу,
Чтобы снова вернулись силы в сердце мое, хочу.
Знать хочу, что разбиты оковы, цепи хочу разъять.
Вечный трепет сердца вселенной хочу ощутить опять.
Мать — Бенгалия
В добродетелях и пороках, в смене взлетов, падений, страстей,
О моя Бенгалия! Взрослыми сделай своих детей.
У колен своих материнских не держи в домах взаперти,
Пусть на все на четыре стороны разбегаются их пути.
Пусть по всей стране разбредутся, поскитаются там и тут,
Место в жизни пускай поищут и пускай его обретут.
Их, как мальчиков, не опутывай, из запретов сплетая сеть,
Пусть в страданьях учатся мужеству, пусть достойно встречают смерть.
Пусть сражаются за хорошее, против зла подымая меч.
Если любишь сынов, Бенгалия, если хочешь ты их сберечь,
Худосочных, добропорядочных, с тишиной всегдашней в крови,
Оторви от привычной жизни, от порогов прочь оторви..
Дети — семьдесят миллионов! Мать, ослепшая от любви,
Ты их вырастила бенгальцами, но не сделала их людьми.
Метафора
Когда одолеть преграды у реки не хватает сил,
Затягивает пеленою стоячую воду ил.
Когда предрассудков ветхих повсюду встает стена,
Застывшей и равнодушной делается страна.
Тропа, по которой ходят, остается торной тропой,
Не пропадет она, сорной не зарастет травой.
Кодексы мантр[28] закрыли, преградили стране пути.
Теченье остановилось. Некуда ей идти.
Женщина
Ты не только творение бога, не земли порожденье ты, —
Созидает тебя мужчина из душевной своей красоты.
Для тебя поэты, о женщина, дорогой соткали наряд,
Золотые нити метафор на одежде твоей горят.
Живописцы твой облик женский обессмертили на холсте
В небывалом еще величье, в удивительной чистоте.
Сколько всяческих благовоний, красок в дар тебе принесли,
Сколько жемчуга из пучины, сколько золота из земли.
Сколько нежных цветов оборвано для тебя в весенние дни,
Сколько истреблено букашек, чтоб окрасить твои ступни[29].
В этих сари[30] и покрывалах, свой застенчивый пряча взгляд,
Сразу ты недоступней стала и таинственнее стократ.
По-иному в огне желаний засияли твои черты.
Существо ты — наполовину, полувоображение ты.
* * *
Томился от жажды осел у пруда.
«Темна, — он кричал, негодуя, — вода!»
Быть может, вода и темна для осла, —
Она для умов просветленных светла.
* * *
Верхушка говорила с похвальбою:
«Моя обитель — небо голубое.
А ты, о корень, житель подземелья».
Но корень возмутился: «Пустомеля!
Как ты смешна мне со своею спесью:
Не я ль тебя вздымаю к поднебесью?»
* * *
Керосиновая лампа гордо заявила плошке:
«Называть себя сестрою не позволю мелкой сошке».
Но едва Луна успела в темном небе воцариться,
Низко поклонилась лампа: «Милости прошу, сестрица».
* * *
«За что, седина, ты в почете и силе?» —
Завистливо черные кудри спросили.
«Возьмите все это, — вздохнула печально
Она, — но верните мне цвет изначальный».
* * *
Хвала и хула обратились к поэту:
«Кто друг твой, кто враг твой — скажи по секрету».
«Вы обе — и это совсем не секрет —
Друзья и враги мне», — ответил поэт.
Жалкий дар
Слуга сказад: «О махарадж[31], мудрец не внял мольбам,
Он не желает посетить твой златоверхий храм.
Сегодня у дороги он нашел себе приют,
И толпы верующих с ним молитвы, богу шлют.
Волненьем, трепетом полны и радости святой,
Они земную славят пыль, а храм — почти пустой!
Как, жаждою опалена, летит к цветку пчела,
Покинув улей золотой, расправив два крыла,
Так женщин и мужчин толпа, богатый храм забыв,
Стремится к лотосу-душе. Он, лепестки раскрыв
В пыли дорожной, аромат несет людским сердцам
И одиноко божество, и пуст твой царский храм».
вернуться
27
Карма — совокупность добрых и дурных дел, совершенных в «прежних рождениях», определяющая положение человека, как и любого другого существа, в каждом рождении.
вернуться
29
…чтоб окрасить твои ступни. — При свадебном обряде и по случаю праздников женщины расписывают ступни и ладони рисунком; краска для этих рисунков изготовляется из особого рода тли.
вернуться
31
Махарадж (или махараджа) — феодальный титул: царь, великий царь; слово может использоваться в качестве льстивого обращения к какому-нибудь вышестоящему лицу.