Выбрать главу

Чувство подавленности нарастало. Он наскоро вымыл чашки и тарелки и подошел к окну. За окном догорал умирающий день. Что-то осеннее было в резких порывах ветра, носившегося в потемках. Нойберт бесцельно расхаживал по комнате. Внезапно им овладела мучительная уверенность: надо было во что бы то ни стало задержать Магду, помешать ей уйти из дому. Он отворил дверь на лестницу и бросился в темноте на кровать. Лежа услышал, как часы пробили девять и половину десятого. И внезапно с ужасающей ясностью понял, что ему уже не видать Магды такой, какой она предстала ему перед домом, со своим велосипедом. Он почувствовал, как пот разом выступил у него на лице и по всему телу, но не способен был сдвинуться с места. Так он и лежал, распластавшись на спине, когда пробило десять.

С неимоверным напряжением услышал он, как кто-то открыл ворота и прислонил к стене подъезда позвякивающий велосипед. Он вскочил, повернул выключатель и широко распахнул дверь.

Но то была не Магда. Тот, кто, поднявшись по лестнице и вертя в руках фуражку, стоял на площадке и жмурился на свет, был молодой человек, которого Нойберт не узнавал. Еще не отдышавшись после стремительной езды, он выговорил с усилием: «Мосье Нойберт… Ваша жена…» — «Умерла?» — каким-то чужим голосом прервал его Нойберт. Вопрос Нойберта заметно приободрил юнца, он даже как-то повеселел. «Нет, нет, нет… С чего вы взяли? Она совершенно здорова, разумеется, принимая во внимание обстоятельства… Необходимо, чтобы кто-нибудь был с ней».

Нойберт накинул пиджак и оттеснил посетителя за дверь. Он нащупал в темном подъезде свой велосипед и вскочил в седло.

— Вы меня, конечно, знаете, — донесся до него во время быстрой езды сдавленный от натуги голос его спутника. — Я здешний аптекарь, вернее, его помощник…

— Да, — равнодушно процедил сквозь зубы Нойберт, не поворачивая головы. У него было такое чувство, словно перед ним разверзлась бездна, но банальная бездна, без особой тайны и глубины, — люди, окружающие его годами, знающие его, но которых он упорно не замечал, внезапно определили судьбу Магды и его судьбу. Они уничтожили обоих — и не из ненависти или корысти: скорее по добродушному легкомыслию, а также из недальновидной готовности помочь. Затемненные улицы были пустынны, несмотря на ранний час. Путники загибали за неизвестные Нойберту углы. Город постепенно втягивался в вечереющую равнину; здесь и там, вперемежку с невысокими домиками, он расположил обширные сады и поля.

— Приехали, — сказал провожатый, и Нойберт увидел за палисадником смутно темнеющий одноэтажный дом. Над входной дверью горела тусклая лампа. Когда они вошли, направо и налево открылись длинные коридоры с многочисленными дверьми. И здесь красноватым мерцающим светом горели лампы. Нигде ни души, тишину нарушал только неясный шум льющейся воды. Провожатый шел впереди, он отворил одну из дверей по левую руку. И Нойберт увидел Магду такой, какой за час до этого видел на темном потолке комнаты. На ее белом лице, белом, как простыни, на которых она лежала, жили только глаза, и они обжигали своим злобным пугающим блеском.

Нойберт хотел бы спросить ее о многом: о том, как она попала сюда, и о комичном молодом человеке, который, стоя за его спиной, бормотал какие-то успокоительные слова — они должны были внушить больной уверенность в благополучном исходе, равно как и в личном его бескорыстии. Нойберт воспринимал это бессмысленное бормотание на фойе гудения водопроводных труб в стенах; стоя на коленях перед кроватью, он глядел в нестерпимо сверкающие глаза Магды, в это лицо, арену ревниво охраняемых тайных катастроф. Он знал уже, что потерял ее, и когда он, приблизясь к ее уху, шептал: «Зачем, Магда, зачем?», то не потому, что ждал ответа, но потому, что в этом шепчущем окаменении жаждал услышать человеческий, пусть даже свой собственный, голос. Магда закрыла глаза.

Нойберт поднялся и встретился с взглядом стоящего за ним молодого человека, который с напускной бойкостью стал его уговаривать ни о чем не беспокоиться. Продолжая говорить, он, казалось, обшаривал глазами комнату, в поисках предательских следов своей недавней деятельности.

— Madame не мешает уснуть, — объявил он, стараясь придать голосу выражение сердечности, — ваше положение мне понятно, а также положение madame. В такое время, как наше, надо помогать друг другу, верно?

— Еще бы, — сказал Нойберт и отвернулся. Чувствуя свое бессилие, он снова посмотрел на Магду. Он рассеянно выслушал дальнейшее бормотание молодого человека, услышал, как за ним закрылась дверь. Магда не шевельнулась. Он заслонил лампу на ночном столике и подвинул к кровати стул. Утром с помощью врача он отвезет ее в больницу. Внезапно его охватил протест, он отказывался верить в эту неизбежную смерть, однако что-то говорило ему, что именно теперь придется свыкнуться с этой мыслью.