Вина твоей преступной слепоты,
себялюбивой, ищущей поблажек,
в час, когда время царственно-сурово
велит прозреть, — безмерна. Красота,
тебя отринув, на тебя восстала!
И ты молчишь? И ты пребудешь нем?
И ты блуждаешь в вечной Антарктиде,
слепец неисправимый, чуждый всем?
Ты ждешь, когда разверзнется могила?
Взгляни — твой город пламени открыт.
Собор Браманте рухнул! Лувр горит!
И небо пишет Книгу Даниила!
И ты молчишь? И ты пребудешь нем?
Посланец Вашингтона, генерал,
у папы ждет почтительно в приемной.
Он эскадрильи молча в бой послал.
Разверзлось небо, хлынул дождь атомный
И ты молчишь? И ты пребудешь нем?
Спроси: зачем?
Брат мой,
спроси: зачем?
УМУДРЕННЫЙ ЖИЗНЬЮ
Умудренный жизнью, вдохновленный
тем, что совершается сейчас,
песни я слагаю, как влюбленный,
о земле, о времени, о нас.
О земля!.. Юнцом я все земное
оттолкнул когда-то и забыл.
Страшно, если смерть придет за мною
прежде, чем прощенье заслужил.
Чуть в ночи смежаю веки сонно —
к ней, к земле, стремлюсь я в забытьи.
И, забыв мучения свои,
песнь о ней
я буду петь в ладье Харона.
МИР ПРЕКРАСЕН
Мир прекрасен, я видел мир.
Видел море и слышал сушу
в летний зной и в зимнюю стужу,
в городе жил я с окошком в сад
и в пустыне, где смерчи свистят,
и мир прекрасен, я видел мир.
Видел, как люди спят, просыпаются,
видел, как плачут и как утешаются,
как по утрам на работу спешат,
как, усталые, валятся с ног,
видел, как плачут, как утешаются,
живут — или только так называется,
встают — и в толпу, где любой одинок,
и ночью, усталые, валятся с ног
(ведь каждый изверился, изнемог).
И все же, собравшись с силой, встают,
и руки — натруженные, работящие, —
робея, но твердо друг другу дают,
и снова становятся злыми, упорными,
и нет им покоя, пока над горнами
не запылают, как пламя, знамена
и пламя знамен не возглавит колонны.
АВГУСТОВСКИЙ ВЕЧЕР
Серебряный серп луны
косит в поле траву.
Из леса прыгнул ко мне ветерок —
малыш, жеребенок жемчужно-серый,
а за ним, как могучий конь,
тяжко бьет копытами ночь,
и бубенец на гривастой шее
будит меня от сна.
ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЯ
Как долго сердцу моему
еще уметь и мочь,
взмывая жаворонку в лад?
Где нас настигнет ночь?
Как долго сердцу моему
из сердца рваться прочь
и песни лить, как водопад?
Где нас настигнет ночь?
Как долго сердцу моему
(не пробуй, не пророчь)
лететь сквозь годы наугад?
Где нас настигнет ночь?
Я беден стал, я так устал,
мне лет не превозмочь.
А песня прочь уйдет сама,
едва настанет ночь.
Но жадно я ищу рукой
покой любимых рук…
Ты знай, что песнь моя с тобой,
раз ты со мной, мой друг.
НОВЫЙ ОДИССЕЙ
К вечеру чащей застлала мое лицо
легкая лодка луны. Из тысячи
снов и догадок ушло мое сердце
в ее серебристую даль.
Куда? Ради странствий, вечного поиска,
ради ненасытности сумбурных открытий;
нигде не остановиться, ни с чем не сжиться, —
бездеятельным Одиссеем без Итаки?