— Она из театра!
Да, да! За это фру Гессинг готова поручиться головой. Грентофт отошел от фру Кант. Он наблюдал за дамами, которые перешептывались, наклонив друг к другу головы. За столом ругались студенты. В скупом свете утренних сумерек, проникавшем в комнату через одно-единствен-ное окно, все лица казались серыми.
За столом теперь сидела одна только старая фру Кант. Ее благородное, подвижное лицо было ясным, словно из всей этой сумятицы она черпала только жизнь.
Грентофт собрался уходить.
Он встал, будто стряхнул с себя тяжесть, и взял Кайю за руку.
— Что ж, раз у вас нет места, пойду поищу.
Фрекен Кайя только улыбнулась ему. Она не нашла, что сказать. Тихо спустилась она в комнату Арне и собрала вещи Грентофта. Она делала это очень медленно, каждую вещь клала отдельно. Потом закрыла дорожную сумку. Вошел Арне.
— Это я, фрекен, — сказал он.
Кайя смутилась,' отвернулась и хотела уйти. Но Арне вдруг сжал ее руки, будто чувствуя все ее страдания.
— О, фрекен, — сказал он, чуть не плача.
Кайя застыла, и лицо ее внезапно озарилось, когда она на одно мгновенье уткнулась в плечо Арне.
— Оули, — сказала она, — я хочу, чтобы вы были счастливы.
Она отстранилась, а голос ее прозвучал нежно, как ласка.
Фрекен Кайя вышла. Арне стоял у окна и глядел поверх домов и людей в серую мглу.
Пока фрекен Кайя поднималась наверх, до нее доносилась снизу громкая болтовня: сестрицы отправлялись в церковь. А наверху фру фон Кассэ ругалась с Евгенией. Когда эта дама разговаривала с прислугой, то по тембру ее голоса всем становилось совершенно ясно, что до трех своих замужеств, принесших ей вожделенное дворянство, она, несомненно, была базарной торговкой.
Зазвенели церковные колокола. На обоих тротуарах толпились люди. У многих в руках были молитвенники.
Вдруг у Арне глаза наполнились слезами, и он заплакал, весь переполненный глубокой, неожиданной болью, — заплакал на пороге своей жизни.
ВОРОНЬЕ
Приходящая прислуга Иенсен, оставив в третий раз свою работу — она доставала из буфета и протирала хрусталь, — отправилась на кухню. У мадам Иенсен, когда она трудилась, разыгрывался аппетит, понуждавший ее каждые полчаса искать подкрепления в еде. Она питала особое пристрастие к соусам, остатки которых соскабливала ножом со стенок кастрюль.
Это свое занятие под прикрытием печной трубы ей пришлось прервать, когда в дверь позвонили, напористо, два раза кряду.
— Кикимора наша идет, — сказала девушка, чистившая сельдерей, — ступайте отворите!
Мадам Иенсен поплыла по квартире, нелепо колыхаясь в своих многочисленных юбках. Раздался еще один звонок, прежде чем она дошла до двери и отомкнула ее.
Фрекен Сайер ждала на площадке.
— Что, у нас звонок не звонит? — спросила она, выпятив обезьяньи губы, после чего обернулась к юнцу из винной лавки, державшему корзину с бутылками.
— Вот сюда, дружочек, вот сюда, дружочек, — сказала она, беспокойно шевеля перед собою всеми десятью пальцами. Облаченные в серые мешковатые перчатки, руки ее походили на когтистые лапы.
Рассыльный виноторговца поставил корзину в передней и помешкал мгновение, между тем как фрекен Сайер смотрела на него слегка заблестевшими глазами.
— Ну все, прощайте, дружочек, — сказала она, а затем добавила, обращаясь к прислуге Иенсен:
— Выпустите его.
И пошла по коридору. Жемчуга на ее накидке тихо побрякивали, пока она шла через комнаты в кухню. Взглядом серых глаз, зорких, хотя и слезившихся, она вмиг окинула всю посуду.
— Кастрюли обскабливаем! — сказала она и засмеялась булькающим смешком, похожим на хриплый кашель.
— Я его сама привела с вином, — фрекен Сайер продолжала смеяться, поводя кривым плечом вверх и вниз под тренькавшими жемчугами, — за ними не догляди сдуру — они и подменят вино у тебя за спиной.
Девушка, не отвечая, продолжала чистить овощи.
— Принесите-ка мне в комнату этикетки тайного советника, — сказала фрекен. — И клейстеру.
Воротившись в столовую, где мадам Иенсен перетирала фарфор, фрекен расположила бутылки без этикеток на столе и, поводя кривым плечом вверх и вниз, как кошка, когда она поеживается, принялась наклеивать пожелтевшие винные этикетки своего отца, тайного совет-, ника, на расставленные бутылки.
— Прекрасное средство улучшить вкус, любезнейшая, — сказала она, продолжая клеить и залепляя тягучей мутной жижей свои трясущиеся пальцы. — Вино-то из Греции, а греки всегда в этом толк понимали.
Она колдовала над своими этикетками с видом гадалки, перебирающей колоду засаленных карт, пока вдруг не спросила, вскинув голову: