Затем она снова посмотрелась в зеркало и пригладила букли, торчавшие над висками, точно рога.
Когда голова была убрана, она налила воды в стакан и быстро вынула изо рта зубы, отчего лицо ее сразу опало, точно щелкунчик без ореха. Она промыла челюсти, тяжелые и массивные, и вставила их на место. Два ряда белых зубов, казалось, были еще способны кусать и грызть.
Беспрерывно раздавались звонки, и фрекен Сайер кричала через закрытую дверь:
— Кто там пришел?
Фрекен Хольм кричала в ответ:
— Рассыльный из кондитерской.
— Хлопушки он принес?
— Да, принес.
— Пусть Иенсен покажет их мне.
Фрекен Сайер накинула шаль на кривое плечо. Мадам Иенсен, единственная из всех, могла входить к фрекен во время переодевания. Возможно, фрекен звала к себе прислугу и для того, чтобы хоть немного помешать ее любимым занятиям.
Мадам Иенсен поставила перед ней корзину, полную разноцветных хлопушек, и фрекен довольно закачала головою в черном парике.
— Да, — сказала она, улыбаясь, — это такие, как нужно. Дети любят с ними забавляться.
Такие, как нужно, хлопушки были от французского кондитера, и в них были вложены билетики с особо непристойными стишками.
— Поставьте их на стол, — сказала фрекен Сайер, — для молодых это такое удовольствие.
Фрекен Хольм уложила французские хлопушки в стеклянную вазу, при этом уголки ее плотно сжатых губ слегка подергивались.
Мадам Иенсен тем временем воротилась в кладовую в обществе двух кастрюль.
В последний момент прибыл садовник, уставивший углы гостиной помятыми пальмами и другими растениями, которые несли на себе заметные следы частых перевозок и хождения по рукам.
Фрекен Сайер, появившаяся наконец с тюрбаном поверх парика и в кашмирской шали со множеством кистей, ниспадавшей вдоль спины множеством складок, сказала:
— Милочек, я вам говорила, что мне не нужна эта рухлядь, которую вы уже год как развозите на ваших тачках.
— Ей-богу, фрекен, они все как есть новехонькие, — ответил садовник, продолжая расставлять свои растения поврежденной стороной к стене. — Да ведь их не уберечь от пинков в часовнях и всяких таких местах.
Фрекен Сайер резко повернулась и, придя в столовую, принялась переставлять всю посуду на столе.
— Карточки с именами раздадите вы, — обратилась она к фрекен Хольм, — они так красивы в белых девичьих руках.
В дверях показался очень высокий, необыкновенно холеного вида господин с черною шевелюрой, уложенной волнами по обе стороны прямого пробора.
— Я лакей, — сказал он и поклонился.
Фрекен Сайер смерила его взглядом с головы до ног, при этом серые глаза ее сияли, а лакей, рассматривая свои очень гладкие и узкие руки, спросил, не найдется ли какого места привести ему в порядок свое платье.
— Ах вы, мой Адонис, — ответила фрекен Сайер, продолжая семенить по комнате, — ступайте, кухарка вам покажет.
— Покорно вас благодарю, фру, — сказал лакей и снова поклонился.
— Фрекен, Адонис, — забулькала фрекен Сайер, — из тех, знаете ли, кто не расстался со свободой. Ступайте же.
Лакей прошел по коридору в кухню и тем же сдержанно-вежливым тоном поговорил с девушкой, препроводившей его в буфетную, где не Стояло ничего, кроме ночного стула фрекен.
Молодой красавец — он вкушал свободу по случаю временного увольнения от службы в одном из ресторанов на Конгенс-Нюторв — воротился, облаченный в черную фрачную пару со всеми необходимыми атрибутами. Туалет его сгодился бы, пожалуй, и для бала.
Фрекен Сайер, поеживаясь, как кошка, сказала компаньонке фрекен Хольм, между тем как молодой человек принялся расставлять бутылки на буфете.
— То-то удовольствие молодым барышням — смотреть на этакие белые пальцы, поддерживающие блюдо.
Она прошла в среднюю гостиную, когда раздался звонок в дверь.
Это была фру Эмма Лунд, супруга пастора, которая со смехом заключила тетку в объятия.
— Милая тетя Вик, — сказала она, — ты не находишь, что я очаровательна в лиловом корсаже? Это Клара мне одолжила.
Фрекен Сайер ответила:
— Любезная Эмма, ты, право же, можешь оставить его себе. Он будто нарочно сшит на тебя.
— Что ты, — сказала фру Лунд, — разве Клара на это согласится. Семейство Рубов — тебе не чета.