Фрекен Сайер сидела, переводя взгляд с одного на другого, пока они рассаживались по местам.
— Ну вот, мои милые, — сказала она, — а теперь вы эту курицу забьете.
Она сделала знак фрекен Хольм и тихо сказала ей что-то.
Фру Лунд энергично всадила в курицу ложку:
— Батюшки, а она треснула!
— Ах, — воскликнула фру Маддерсон, — разрушать такую красоту!
Фру Лунд, завладевшая половиной куриной грудки, сказала:
— Боже, я, честное слово, не нарочно. Птица-то внутри пустая.
— Угу, — сказала фрекен Сайер, глаза которой по-прежнему впивались по очереди в сидевших за столом, подобно глазам гада, — внутри ничего нет. Съели — и конец.
— Да уж, — сказала фру фон Хан.
Приходящая прислуга Иенсен, у которой поверх многочисленных юбок был надет чудовищный белый передник с кружевными прошивками, внесла три ведерка со льдом, из которых торчали серебряные горлышки шампанского.
Возник всеобщий переполох. Все молодые захлопали в ладоши. У господина Майера лицо сделалось каменное, как маска, а фру Маддерсон, которая было радостно заулыбалась и вместе с молодыми забила в ладоши, внезапно окаменела с точно таким выражением лица, как у господина адвоката.
Фру фон Хан посерела.
— Настоящая попойка, — сказала она, не сумев унять дрожь своего голоса, — можно подумать, Виктория, мы поминки справляем.
— Неужели, Терезочка, — ответила фрекен.
Чиновник Сайер барабанил по столу всеми десятью пальцами. А фру Лунд сказала:
— О, ничто так не освежает, как шампанское. У нас-то оно всего раз было — как первенького крестили.
Фрекен Люси заметила вполголоса:
— А, плевать, лишь бы нам было весело, пока она жива.
Фрекен Сайер вдруг стала совершенно спокойна. Она сидела, вытянув голову, как будто для того, чтобы было удобней переводить взгляд с одного лица на другое, и со своими десятью растопыренными пальцами, покоившимися на столе, походила на огромного паука, который ткет свою паутину.
— Шампанское ведь не может долго храниться, — сказала она.
Господин Скоу тихо спросил, пока лакей наполнял его бокал:
— Что это за марка?
— Мумм, господин адвокат, — ответил лакей.
— Ого, тогда она таки правда не в себе.
— Во рту так и щекочет, — сказала фрекен Люси, которая уже пила.
— Как это? — спросил господин Скоу.
— Ха, как будто вы сами не знаете!
Первая хлопушка с треском вспыхнула над столом. Вилли разорвал ее с фру Маддерсон. Вылетевший билетик упал на скатерть, и все молодые наперебой старались его схватить, чтобы вслух прочитать написанное.
— Пусть Вилли читает, — крикнула фрекен Сайер, — у него такой ясный выговор.
— Да, пусть Вилли, — пронзительно сказала фрекен Эмилия, — единственное, что он умеет, это немного читать по-французски.
А фрекен Люси уже разорвала следующую хлопушку с господином Скоу.
— Фи, какая гадость, — сказала она, слушая, как Вилли громко читает под общий смех билетик из хлопушки фру Маддерсон — это был припев песенки с Монмартра, который и конюха ввел бы в краску.
— Августа! — сказала фру фон Хан.
Но фрекен Августа уже разорвала хлопушку с чиновником.
— Послушай, Вилли, — крикнула фру Лунд, размахивая хлопушкой над головой, — я их собираю для нашей учительницы.
А господин Вилли, который разрывал хлопушки то с фру Лунд, то с фру Маддерсон, все читал и читал, стишок за стишком, под дружный смех и рукоплесканья.
— Ах, господин Вилли, я обожгла себе пальцы, — томно простонала фру Маддерсон, кокетливо поводя пальцами в воздухе.
Вилли продолжал читать:
— «Encore un baiser qui ne tire à rien…» — Но тут он вдруг остановился. — Ну нет, это уж чересчур, — сказал он, а алые губы его, казалось, лоснились от удовольствия.
— Что он сказал? — прохрипела фрекен Сайер; кашмирская шаль сползла с ее плеч, и она сидела, вытянув перед собою руки с растопыренными пальцами, точно старая ведьма, что тянется к огню, греясь у костра.
— Дай-ка сюда! — крикнула Люси и вырвала у Вил-ли билетик, чтобы, зардевшись, прочитать его вместе с господином Скоу, усы которого шекотали ей щеку, как усы сержанта ласкают щеку дамы под звуки тихого вальса в танцевальном зале.
Ничего нельзя было расслышать, хлопушки хлопали снова и снова, и все молодые читали наперерыв, откидываясь назад, весело хохоча.
— Постойте, — воскликнул Вилли, вскочив с места, — исполнение, черт возьми, мое!
И он крикнул, заглушая остальных:
— «Amour, amour, oh, chose difficile…» [23]