— По крайней мере, некоторые дела, — сказала фру Белла.
Все спустились вниз, и фру Лунд первой взобралась в ожидавшую хозяев коляску.
— Я, пожалуй, прогуляюсь с Аском, — сказал господин Скоу, когда его супруга тоже села. И, обращаясь к лакею, добавил: — Меня можете не ждать, Ханс.
Фру Белла молча укуталась в матово-черное манто, как в погребальный покров.
— Доброй ночи, — сказала она, склонив голову.
Коляска уехала.
Вилли был уже на улице и успел вскочить в электрический трамвай как раз в тот момент, когда господин Скоу и Аск вышли на троттуар.
В желтом свете отчетливо видна была фигура Вилли.
— Собою он хорош, — сказал господин Скоу.
— Да, это освещение ему к лицу, — ответил Вильям, провожая его глазами.
Стоя в вагоне, Вилли обернулся и вдруг увидел господина Лауритцена, на котором был шейный платок из черного муара.
— Это вы, Лауритцен, — сказал Вилли, — значит, нам с вами по пути?
— Выходит, что так, господин Хаух, — ответил Лауритцен, приветствуя Вилли.
Адвокат Скоу и Вильям Аск какое-то время шли по улице в молчании.
Затем Скоу произнес, слегка отдуваясь:
— Хорошо пройтись по свежему воздуху. Ей-богу, друг мой, иной раз голова кругом идет в наши дни.
— Охотно верю, — ответил Аск, — и то сказать, легко ли — целый город перестроить… путем спекуляций.
— Переделать заново целиком и полностью, хотели вы сказать, — поправил Скоу.
Он опять шел молча некоторое время.
— Кстати, вам известно, — сказал он затем, — что я тоже занимался сочинительством? Как же, я выпустил сборник новелл, когда мне было двадцать три года, под псевдонимом. А теперь я сочиняю проспекты. Н-да, — добавил он немного погодя, — у нас, пожалуй, вообще многовато развелось сочинителей — в деловом мире тоже. Как говорится, в малые печи сажаем большие хлебы, — продолжал он, помолчав. — Чересчур много слетелось клевать от одного и того же капитала — и рвать когтями один и тот же город.
Адвокат рассмеялся в пространство:
— Вы заметили, как тесно мы сидели у тетушки Виктории?
— Да, тесновато, — сказал Аск. — Но ведь вам только стоит сильнее ударить по «мелким деньгам».
— Уж слишком они мелкие, — ответил Скоу, — если они еще есть.
Пройдя немного, он повернулся к Вильяму:
— Послушайте, это же идея, вы бы не могли сочинить нам проспект об участках вдоль Страндвайен?
Аск не ответил.
— Платим мы хорошо, — продолжал господин Скоу, — а вам, верно, тоже случается бывать в стесненных обстоятельствах?
— Да, — вздохнул господин Аск от полнота сердца. «Не откажется при случае», — подумал господин адво-кат Скоу.
И они пошли дальше.
У фрекен Сайер оставалась лишь ближайшая родня, и фру фон Хан с дочерью вскоре поднялись и распрощались. Когда обе дамы спустились на улицу, фру сказала:
— Эти мне сестрицы Хаух, которые уносят покрывало! И Эмма, которая прикарманивает выигрыш!
Фрекен фон Хан, немного помолчав, заметила чрезвычайно сухо:
— Быть может, матушка, они-то и действуют умнее всех.
А в гостиной еще сидело семейство Майер.
Фрекен Сайер боролась с дремотой, дав волю своим ногам отплясывать под столом, между тем как руки ее прыгали по скатерти.
Адвокат, у которого лицо за последний час приобрело удивительное выражение, — точно у собаки, почуявшей добычу, — и на носу появилось золотое пенсне, обычно нацепляемое лишь по случаю особо доверительных консультаций о разделе имущества, смотрел на беспокойные руки фрекен:
— Ты что-то нервна сегодня.
— Я, друг Майер? Что ты, ничуть.
— Ну как же, — сказал адвокат, — это видно по твоим рукам.
— Милочек, это у меня от тайного советника, — ответила фрекен, резко вскинув на него глаза, — покойный, бывало, все пальцами по скатерти водил, точно в счетоводной книге писал.
— Ты ведь тоже, отец, всегда сидишь, счет на столе отбиваешь, — сказала фрекен Люси, которая ничего не знала о связи между «беспокойными руками» и «лечебницей».
Фру Маддерсон, сидя в кресле, спала. Но наконец все отправились восвояси, и фрекен Сайер осталась одна.
Отворяя подряд двери в квартире, она обежала, торопливо и подергиваясь, как игрушечный человечек на веревочках, все свои комнаты.
Руки ее были сжаты в кулаки.
— Я ложусь спать! — крикнула она на весь дом.
И, войдя в свою спальню, затворила дверь.
Сидя на стуле, она сняла парик, вынула зубы, — она никогда не спала с зубами из страха, что они ее задушат — и, накрутив на себя двадцать разных шалей, косынок и платочков, обратилась в пестрый бесформенный узел, на котором свободно болталась голова.