— В чем дело? Говори ясно. Ведь ты меня знаешь? — Все так же шаркая огромными туфлями, он вернулся к печи и прижался к ней спиной.
— Он у тебя записан?
— В гарде, что ли?
— Ну да. Состоит ли он в глинковской гарде? Мне об этом неизвестно, в партии у меня он не значится.
— Так, так.
— Что «так, так»? — И Зембал, забывшись и преодолев подавленность, повысил было голос: — Записан или нет? — Но тут же опомнился и закончил спокойней: — Мне как председателю партии вообще надо бы об этом знать. Или нет? Я тебе уже два раза показывал свои списки, а ты от меня гарду прячешь. Такой Лукан, он… — Зембал вдруг умолк. — Я вижу, ты против меня настроен. А почему — одному господу богу известно, Ничего плохого я тебе не сделал. Думай, что хочешь, но я тебя не понимаю. — Зембал переложил шляпу на другое колено. — Это даже некрасиво с твоей стороны.
— О чем ты говоришь? Некрасиво? Куда как красиво! Моя болезнь некрасива, а… приходится терпеть. Третий день уже. При чем тут красота? Разве ей здесь место? С тобой мне обниматься, что ли, прикажешь? Ох, опять меня трясет, опять забирает лихоманка. А ты, гляди-ка, все прыгаешь. Будто сорока — с забора на забор. Ты здоров. И я бы прыгал, да еще как! Тоже с забора на забор. А разве я могу? Сам видишь, что не могу. В полушубке, в шапке бараньей сижу, париться надобно, будто картошке для свиней. Скоро, наверно, совсем сварюсь… — Пастуха опять громко высморкался и жалобно застонал, схватившись за голову. — Ну вот, видишь? Сам видишь, на что я гожусь. Уже третий день.
«Разбойник! Первый разбойник в Планице. Сам ни словечком не проговорится, а из меня все хочет вытянуть. Какие-то секреты с этой дурацкой гардой. А на что она, для чего ее организовали? Что это такое? Испокон веку была только партия, и все, а я в Планице ее председателем уже десятый год. В газете пишут, что гарда — только часть партии. Пастухе следовало бы мне подчиняться. Пожаловался я пану районному секретарю, — Пастуха, мол, начальник гардистов в Планице, не хочет мне подчиняться, а ведь вы знаете, что я председателем многие годы. Что он мне ответил? Что мне этот разбойник ответил? «Пана Пастуху я знаю как порядочного человека и доброго христианина…» Где же тогда правда? И еще он сказал, что в наши планицкие дела вмешиваться не станет и во всех несогласиях мы должны разбираться сами. Какие дела? Какие несогласия? Пастуха мне не подчиняется и не показывает мне даже список гардистов. «А сдается мне, пан секретарь, что у Пастухи или же нет никого, или он записал одних своих родственников. Они хотят все заграбастать в свои руки. Пастухи весь род такой». — «Я же сказал вам, пан Зембал, что в ваши дела вмешиваться не стану, сами разбирайтесь». И еще раз повторил, что Пастуха человек порядочный и добрый христианин. И руку мне подал. Я еще подумал, что ворон ворону глаза не выклюет. Все они мне руку подают, а потом взашей. Весь свет исподличался, У кого же искать поддержки порядочному человеку, кому верить? Конечно, только себе! Кому же еще?»
Пастуха поглядывал на Зембала красными воспаленными глазами. И про боль забыл, Нос у него болел. Три дня он его трет, тискает и не может уже к нему притронуться. А тут является эдакий Зембал, тварь ничтожная, бездельник. «Что он воображает! А? Я должен перед ним шута разыгрывать, плясать под его дудку? Накося выкуси! Не ему со мной тягаться. Руки коротки! Сожру вместе с его партией и всей его вонючей лавчонкой, от него и шляпы этой еврейской не останется! Нахал эдакий, оборванец! Сын лезет на пятнадцатилетнюю, а он думает мне на шею сесть. Хорошенькая семейка, нечего сказать! Ишь распрыгался! И еще доносит на меня районному секретарю! Хо-хо, накося выкуси! Не ему со мной тягаться! Секретарь-то ничего от меня не утаил, он человек порядочный. И я, понятное дело, раз речь зашла о таком человеке, не погляжу, если он и смелет лишний мешок муки. А что Зембалу до моей гарды? Зачем ему знать, кто у меня в гарде записан, а кто нет? Меня все кругом знают. Распрыгался этот голодранец! Стану я его слушаться! Это я-то? Контролировать меня! Вишь, чего захотел! Взять верх надо мной, контролировать меня, а потом на всю Планицу раззвонить: люди добрые, мельник Пастуха из рук у меня жрет! Хо-хо! Накося выкуси! Кто он такой, начальство, что ли? У власти сидят те, кого я посажу, и я никому не позволю совать нос в это! Не ему со мной тягаться! Сволочь! И что ему надо от Лукана? Что он еще затеял? Зря он не спросит… Да я у него все выужу, — добром не скажет — вытрясу… Опять меня знобит, снова жар будет. И где я этакую дрянь подцепил? Совсем замерзаю… Мол, записан ли обходчик в мою гарду? А если не записан? А если записан?»