— Слышали? — не унимался Христосик.
— Это я.
— Кто я? Назовитесь.
— Поручик Кляко!
Раненый как-то странно застонал «у-у, у-у» и закашлялся.
— А если я вам не поверю?
— Могу повторить.
— Не надо. С меня достаточно. Солдаты и младшие чины, немедленно выступать! Поручик Кляко, ко мне!
— Выступать! — Из-за спины командира выскочил Христосик и погнал солдат в непроницаемую темноту.
— Поручик Кляко, я вам не верю.
— Весьма сожалею.
— Будь у меня достаточно офицеров, я бы отдал вас под суд, вы предстали бы перед полевым судом.
— Извольте.
— Вы отправитесь на наблюдательный пункт.
— Слушаюсь! Есть отправиться на наблюдательный пункт.
— Я подам рапорт о вашем поведении командиру полка. Вы понимаете, что это значит? Устно или письменно подавать рапорт?
Кляко понимал, что Гайнич куражится над ним, и не хотел доставлять ему этого удовольствия.
— Авиапочтой.
— Вы свободны.
— Слушаю!
Кляко щелкнул каблуками и отдал честь.
— Батарее через двадцать минут к выступлению приготовиться! — скомандовал Гайнич в темноту.
— Выступать через двадцать минут! — повторил Христосик.
— Не визжите, черт вас побери!
Гайнич был раздражен и, нарушая предписания, закурил.
Поднялась суматоха, шум, крики, но все перекрывал бас «лошадиного батьки» фельдфебеля Чилины. Он так и сыпал во все стороны ругательствами и распоряжениями. Этого невысокого бойкого человека солдаты любили, он никого не обижал, не ябедничал. Все охотно выполняли приказы фельдфебеля, покрикивали друг на друга и на лошадей, подражая его голосу, и казалось, что повозки окружают одни Чилины, и все до одного весельчаки.
— Пан поручик, вы молодчина!
Мимо Кляко мелькнула тень и тотчас же растаяла в темноте.
— Пан поручик, посторонитесь, батарея сейчас тронется, — предупредил Чилина, подходя к Кляко, и заговорщически доложил:
— Мертвых придется взять с собой. Здорово придумано? А раненого в госпиталь. Только где мне взять лошадей — никто не скажет! Все упряжки пришлось перетасовать. Четырем коням капут, а два убежали.
— Я их видел, то есть одного видел.
— Да ну?
— На кладбище. Должно, уже подох. Кресты его доконали.
— А второй?
— Откуда мне знать? Убежал, этот, конечно, поумнее всей нашей батареи. На… он на войну, пан фельдфебель.
— Извините!
Лицо у фельдфебеля Чилины всегда-то было несколько удивленное, а тем более, наверно, сейчас, но в темноте ничего не было видно, и о выражении лиц можно было лишь догадываться. От дальнейших высказываний Чилина воздержался. «Солдат — это солдат, фельдфебель — это фельдфебель, а поручик — это поручик. Офицер может нагрубить командиру, даже назвать его собакой. Каждый здесь отвечает сам за себя. Я старый солдат и знаю, что положено и чего не положено». Чилина привык говорить сам с собой и давно уже перестал думать о том, что он самый старый солдат на батарее и служит уже без малого пятнадцать лет. Образования никакого не получил, дотянул до чина фельдфебеля, до «лошадиного батьки», и понимал — дальше дорога для него закрыта. Зачем суетиться, выслуживаться? Каждый год на батарее появлялись новые лица, а давно знакомые возвращались домой, оставался один он. Он, кони и повозки. Сменялись и офицеры. Не успев прижиться, они уже рвались уйти в другие полки, в другие гарнизоны, они делали карьеру, и каждый год на их петлицах прибавлялись новые звездочки. Зачем суетиться, выслуживаться? Чилина был доволен своей судьбой. Только уж очень некстати эта война. Но фельдфебель выбирать не может, он идет туда, куда его пошлют. Однако начало неважное. Четырем коням каюк, два сбежали. Что останется от батареи через неделю, если и дальше так пойдет? Сегодня пришлось все перетасовать, ну, а потом как быть? Говорят, на этом участке фронта у русских сильная артиллерия. Завтра утром надо составить шесть актов о потерях; интересно, что скажут по этому поводу в полку? «Я за это не отвечаю… Война есть война. А троих солдат у нас уже убило. Мы еще и пороху не нюхали. Что же будет через неделю? Что будет?»
— Батарея, слушай мою команду! Выступаем на огневые позиции! За мной! — командует надпоручик Гайнич, сидя верхом на коне и поигрывая стеком. На надпоручике пилотка. Все это видели, когда он закуривал.
— Пошли, ребята! Вот оно, началось подлое дело! — Кляко шагает вперед.