— Скотина! Свинья неотесанная! — сердито сказал беззубому тот, у кого был пистолет.
— Это мы еще поглядим, кто свинья! — закричал Мюних, удивленный тем, что все сошло ему с рук. — Домин, накачай-ка еще одну, — потребовал он, подавая трактирщику кружку.
Тот подошел, взял кружку, она совсем исчезла в его лапище. Эфэсовцы поднялись, оставив на столе недопитое пиво и деньги, и у Суслика даже пропало желание провожать трусов презрительным смехом. И глядеть-то в их сторону, даже думать о них — унизительно для мужчины. Эфэсовец с пистолетом был толстый и старый. Эх, черт побери, а славная получилась бы отходная! Чистое дело, кошер, как говорят правненские евреи, чистое дело было бы и с пистолетом. Шефу Суслик не показал бы его, тот рыщет за такими игрушками, будто полицейская овчарка. «Не везет мне, нечем душу потешить. Скука!»
— Ублюдки! Слава богу, смылись, — обрадовался Домин, накачивая пиво. Он играет краном, крутит его. Голос такой же могучий, как и лапы, прямо медвежий.
— Что?
— Слава богу, убрались.
Суслик молчит. Слишком много слов просится на язык, теснится в голове. Хорошо бы как следует ругнуться и ругаться до тех пор, пока не отхлынет кровь, бросившаяся в лицо, не побледнеют уши и лоб. Шефу он скажет: в жизни, мол, бывают такие минуты, когда поневоле станешь ругаться, — руки-то у тебя связаны! Пусть Домин трус — это его личное дело, хоть и противно, да и вообще трактирщика не переделаешь. Вычеркнуть Домина из списка вечно молодых! Есть! Заметано! Что проку в его лапищах? И природа иной раз ошибается. А вот мужчине ошибаться не положено.
— Сейчас накачаю пива, Мюних, дорогой ты мой, сейчас. Пиво молодое, пенится, словно от злости. Плюнул ты этой швали на сапог — прямо любо-дорого посмотреть! Ей-богу!
В пиво он плеснул полстопки рома и отнес к печке.
У «инженера-архитектора» словно язык отнялся. Дрожа от нетерпения, он потянулся к кружке и принял ее из лап Домина.
— Я уж подумал — ну, все, сейчас начнется заваруха. Даже струхнул. Как ты думаешь, не отнимут у меня эти ублюдки патент?
Но Мюних был не в себе, к нему нельзя было подступиться. Он смотрел на кружку, любовался ею. К нему спешило счастье, и чем больше оно ускоряло свой бег, тем ниже Мюних опускал голову. Он сверкнул своими стальными зубами, потом скрипнул ими. Потом вскинул взгляд: «Есть ли свидетели моего счастья? Есть — хорошо, нету — тоже хорошо. Все блага и наслаждения этого мира в этой кружке, они прячутся под пеной, и нет ничего на свете, кроме этой кружки». Мюних смутно различал молодого Лукана, трактирщика Домина. Он опять пощелкал стальными зубами. Ему хотелось позабавиться. Стоя и держась руками за спинку зеленого стула, он, словно клещами, зажал в зубах кружку и запрокинул голову; из-за края кружки поблескивали белки глаз, напряженно вздрагивал острый кадык, и казалось, он вот-вот проткнет дряблую кожу на шее.
Суслик швырнул на стол несколько монет, не дожидаясь, когда Мюних допьет пиво. На его лице было написано удивление, не приличествующее настоящему мужчине, особенно в обществе такого труса, как Домин, потому что мужчина всегда сохраняет полное достоинства холодное равнодушие.
С порога он бросил взгляд на часы, висевшие над головой этого труса. Времени впереди было еще много. «С такими не прощаюсь. По-моему, ты созрел для отходной, несчастный торгаш. Только бы эфэсовцы не устроили мне на улице ловушку».
Притворив за собой дверь, Суслик постоял, прислушиваясь. В темноте прозвучали женские шаги. Тук-тук-тук. «Тьфу, баба! Бабы должны сидеть дома и вязать». Эта мысль доставила Суслику известное удовлетворение, потому что он не мог придумать для женщин ничего более унизительного. Он перескочил через три каменные ступеньки, через тротуар — прямо на середину узкого переулка.
Тишина. Никто его не подстерегал. «Оплеванные эфэсовцы не осмеливаются на предательское нападение. Кто обязан понимать стариков? Я? И не подумаю».
Суслик зашагал серединой кривого переулка, чтобы его не захватили врасплох. Досадно и грустно идти глухим переулком, где нет ничего подходящего, чтобы сорвать злость, дать хорошего пинка.
Он выпустил кастет из рук.
Скука.
Команда Ремеша собиралась на железнодорожной станции. И хотя было еще рано, Шеф с кем-то уже там прогуливался. Суслик видел, как оба скрылись в темноте. Второго человека он не разглядел. «Ничего, подожду. Кто это прилип к Шефу, по какому праву Шеф взял его под руку?»