— Н-ну… язык у тебя здорово подвешен.
— Разгони свою команду!
— Я не позволю связать себя, слышишь, не позволю! Свою команду я оставлю при себе, и вы ничего мне не сделаете. Нет у вас на то права! — Голос Ремеша срывался, звучал неуверенно, даже испуганно. — Я сам ее собрал. Нет, вы ничего мне сделать не посмеете. Моя команда еще докажет свою жизнеспособность, вы еще ей удивитесь, и ты тоже, клянусь тебе, Дриня. Знаешь, я давно собирался у тебя спросить, да все не решался. Но я считаю, что такой человек, как ты или я, должен быть готов ко всему. Ко всему! Я, конечно, понимаю, что это невозможно, что этого никогда не будет! Но что ты сделаешь, если Гитлер выиграет эту войну? Я понимаю, что говорю глупости, отлично понимаю. Мне незачем перед тобой выламываться, ты меня знаешь. Но ответь мне! — Ремеш тяжело перевел дух и утер потный лоб.
— Никогда больше меня об этом не спрашивай! Никогда! — Слова Дрини прозвучали доброжелательно, к них послышалась вроде даже жалость. Но как знать, так ли это было или нет, потому что как раз в эту минуту у здания станции появился железнодорожник с багажной тележкой. Несмазанная ось нещадно визжала на ходу.
— Не буду, — уверил Ремеш и наклонился к Дрине. — Я застрелюсь и прихвачу с собой Киршнера. Или сбегу в иностранный легион.
Кто-то остановился рядом с Сусликом. Один Лис умеет подобраться неслышно, как индеец, и видит в темноте. Суслик сказал громко, не оборачиваясь:
— Здорово, Лис!
— Здорово, Суслик! Ты чего это доску грызешь? Я стою тут уже целую минуту, а ты все грызешь да грызешь.
— Зубы точу.
— Серьезно?
— Серьезно.
— На кой Шефу Дриня понадобился? Гляжу на них, а они все расхаживают. Не знаешь, о чем они треплются?
— Шеф не треплется.
— Не придирайся. Всякому известно, что из них двоих может трепаться только Дриня. Он на счет этого мастак. Если надумаешь когда отправиться в страну Вечной Охоты, то от души советую зайти к Дрине. За одну ночь он уморит тебя своими разговорами до смерти. Словом, такого второго нет. Ну и нервы у Шефа!
— Сила!
— Что сильно, то и красиво. А что красиво, то сильно. Ты разве, дружище, этого не знаешь?
— Осел! Где ты вычитал такую глупость!
— Но-но!
— Что-о? — Суслик медленно обернулся. — Мне что-то послышалось. Кто-то здесь сказал «но-но»?
— Но-но!
— Хочешь? — Суслик коснулся груди Лиса. — Понюхай!
— Подумаешь, кастет! И у меня такой будет, вот увидишь. Все равно медведя им не убьешь.
— Медведя? Как ты до этого додумался? Гениальная дурость. Я потрясен.
— Долго еще будет трепаться этот Дриня? Тут и присесть даже не на что. — Лис подошел к забору, оторвал планку, другую, перебросил их в садик. — Теперь и посидеть можно. Соображать надо.
— Я заборов не ломаю. — Суслика глодала зависть, что он сам не додумался до этого.
Он опоздал, а мужчина не должен подражать другим. Пусть подражают бабы и обезьяны. Лучше я постою.
— Вот уж не думал, что ты заборы крушишь!
— Две планки не забор. Важно то, что мне захотелось посидеть. Две планки. Смешно! Жалко тебе?
— Мне? Плевал я на них.
— Садись, я подвинусь.
— Старый Мюних плюнул на сапог эфэсовца. Хорошо, что я был у Домина. Они чуть не изувечили «инженера-архитектора». Но вовремя смылись. Трое их было, а все-таки смылись. У одного был пистолет дамский, игрушечный, жалко. Эфэсовцы ведь трусы. И Домин тоже.