— А у Паука на глазу ячмень. Ячмень, ясно?
— Серьезно?
— Ну и повеселятся сегодня наши! Собираются разгонять какое-то сборище эфэсовцев. Когда эфэсовцы войдут в раж и начнут кричать «хайль», наши забросают их кирпичами. Такое дело как раз по мне.
«Выродок, откуда он это знает? Должно быть, ему Паук проболтался! А мне и словечка не сказал. Паук тоже выродок!»
И Суслику снова захотелось вцепиться зубами в деревянную планку.
— Вот бы где я разгулялся! Кирпичами по окнам, здорово? Может, там и стрелять будут? У новых-то пистолеты есть. Говорят, они приехали сюда из Жилины с дружеским визитом. Суслик, ты и вправду не знаешь, что там за дела у Дрини с Шефом? Может, Шефу просто интересно? Мне бы интересно не было.
— Шеф знает, что делает! Тебе-то что? Сам треплешь языком почище Дрини!
— Но-но!
Ремеш попрощался с Дриней. Они подали друг другу руки, и Ремеш еще долго смотрел вслед уходившему человеку в «канадках». Дриня давно уже скрылся в темноте, а Ремешу только теперь пришло в голову, что следовало ответить Дрине. «Бумажные борцы» — трусы, и Дриня трус, он против нападения на Киршнера только потому, что подозрение может пасть на него. Вот в чем дело! И все же Дриня смутил его, поколебал уверенность. Ладно, пора к ребятам.
— Здорово, Шеф!
— Здорово!
Суслик и Лис подошли к Ремешу.
— Здорово, пошли.
И Ремеш повел их по темному городу кривым переулком, мимо трактира Домина. Суслику очень хотелось сказать, что Домин — трус, но подходящего повода не находилось. Шеф упорно молчал, быстро шагая впереди.
Площадь была еще освещена, но совершенно пустынна. Не было там и эфэсовцев. В преддверии ночи жители попрятались за старинные толстые стены.
Простор площади воодушевил Шефа, и он наконец соизволил заговорить. Говорил он горячо, сам с воодушевлением прислушиваясь к своим словам, убежденный, что говорит так же, как Дриня. Суслик и Лис слушали, затаив дыхание, и даже перестали завидовать Пауку, Рыси, Выдре и Коршуну, которым предстояло бить самые обыкновенные окна какими-то паршивыми кирпичами.
— Вот потеха-то! Спятить можно!
— Вот потеха-то! Спятить можно! — повторил Суслик вслед за Лисом, совсем забыв, что мужчине это не пристало.
Шеф жил у речки. Попасть к нему можно было только по узенькому мостику. Суслик остался снаружи, Шеф с Лисом проскользнули в темный дом.
Речка шумела, мостик вздрагивал под яростным напором вешних вод. Дрожь эта передавалась Суслику, охваченному желаниями, которые можно было осуществить лишь в дальних странах, и потому он завидовал воде, что неслась куда-то. В Правно она не остановится, побежит далеко-далеко через чужие страны до самого моря. Увидит крейсеры, пароходы, авианосцы и подводные лодки, увидит иные звезды… Над Правно светят всегда одни и те же! Тощища! Кому охота на них глядеть! Если вода в речке еще поднимется, сваи не выдержат. Затрещит дерево, запляшут бревна, и речка все снесет к черту. Вот когда тут быть! Не везет ему. Сваи, сволочь, не трещат, да и сама речонка тоже дрянь порядочная. Только и может, что трясти мостик, не больше. А Шеф — голова. Здорово он все придумывает! Шеф — парень что надо, такие не стареют.
Вскоре Ремеш и Лис вернулись. На Лисе было темное пальто.
Шеф постоял на мостике и сказал:
— Идите, я немного погодя пойду за вами, потом скроюсь.
— Будь здоров, Шеф.
— Будь здоров, Шеф! Пошли! — самодовольно сказал Лис и зашагал впереди Суслика.
— Покажи! — шепнул Суслик, бегом догоняя Лиса.
— Не могу! «Никому не показывай, даже самому господу богу»! — сказал Шеф. — «Ир зон, ир зон…»[12] Суслик, я на седьмом небе! А ты?
— Я тоже. — И Суслик подумал о дальних странах, куда сейчас несутся вешние воды. Здесь его никто не понимает. И когда на освещенной площади он увидел, как Лис плотнее запахивает на себе темное пальто, не отнимая рук от груди, ему стало еще горше. Встретить бы хоть одного человека, который бы его понял!
— «Ир зон». Знаешь, что это значит?
— Что-то вроде «сын». Это по-немецки.
— «Сын», так оно и есть. «Ир зон». Эти слова мне нельзя забыть.
Суслик молчал. Ему опять не повезло! Он даже не может заглянуть под пальто Лиса. Что там?
По пути они никого не встретили. Пройдя площадь, свернули вправо и попали в новые кварталы Правно, выросшие за последние годы перед войной. Здесь был асфальт, тротуары, росли молодые каштаны, и потому горожане называли улицу «Каштановая». Официальное название — улица Гитлера — не привилось.