Выбрать главу

— Хорошо, я возьму. Благодарю вас.

— Конечно, я должна была бы сама отнести кувшин к вам, но я не могу войти в ваш дом.

— Почему?

Фумико не ответила.

— Что ж, до свидания, — сказал Кикудзи уже на пороге.

— Большое вам спасибо, что навестили меня. И… женитесь поскорее, не думайте о моей маме…

— Ну зачем вы об этом!

Кикудзи, уже за дверью, обернулся, но Фумико не подняла склоненной в поклоне головы.

3

В сино, полученный от Фумико в подарок, Кикудзи поставил цветы — белые розы и гвоздики бледных тонов.

У Кикудзи появилось такое чувство, словно он полюбил госпожу Оота только сейчас, после ее смерти.

И еще ему казалось, что, не будь Фумико, ее дочери, он бы не догадался о своей любви.

В воскресенье Кикудзи позвонил Фумико.

— Вы по-прежнему одна?

— Да. Правда, сейчас мне уже становится немного тоскливо.

— А ведь нехорошо все время быть одной…

— Да, я понимаю…

— Наверно, очень тихо там у вас… Я даже по телефону слышу тишину вашего дома.

Фумико едва слышно рассмеялась.

— Почему бы вам не попросить какую-нибудь подругу пожить с вами?

— Это было бы, конечно, хорошо. Но, знаете, мне кажется, если здесь появится посторонний человек, все сразу станет известно про маму.

Кикудзи не нашелся, что ответить.

— Вы хоть на улицу-то выходите? Или не можете дом оставить?

— Почему же не могу? Запираю и ухожу.

— В таком случае, зашли бы как-нибудь ко мне.

— Спасибо, как-нибудь зайду.

— Как ваше здоровье?

— Ничего, похудела немного.

— А спите как?

— Плохо, можно сказать, совсем не сплю.

— Вот уж это никуда не годится!

— Не знаю, может быть, я скоро улажу все дела с домом и сниму комнату у подруги.

— Что значит «улажу»?

— А я продаю дом…

— Ваш дом?

— Да.

— Решили продать?

— Да… А вы считаете, что лучше не продавать?

— Как вам сказать… во всяком случае, я тоже подумываю, не продать ли и мне свой.

Фумико молчала.

— Впрочем, какой смысл обсуждать по телефону такие сложные вопросы. Зашли бы ко мне… Я дома, сегодня ведь воскресенье.

— Да. Воскресенье…

— Знаете, в кувшине, который вы мне подарили, уже стоят цветы, садовые, на европейский манер. Но если вы придете, я использую его по прямому назначению — как мидзусаси…

— Устроите чайную церемонию?

— Ну, не настоящую… Просто жалко не использовать такое сино хоть раз как положено. Ведь настоящая красота чайной посуды проявляется только в сочетании с другой посудой для чайной церемонии.

— И все же сегодня я не смогу прийти. Очень уж плохо выгляжу, гораздо хуже, чем в тот раз, когда вы у меня были.

— Да ерунда все это! Ведь никаких гостей у меня не будет…

— Все равно…

— Значит, не придете?

— Нет… До свидания!

— Всего хорошего. Ой, кажется, ко мне тут кто-то пришел… Ну, пока!

Пришла Тикако Куримото.

Кикудзи весь сжался — неужели Тикако слышала его телефонный разговор?

— Погода-то, погода какая великолепная! Вот я и выбралась из дому, решила навестить вас… А то все дожди да дожди, просто сил нет…

Тикако уселась и, разумеется, сейчас же заметила сино.

— С вашего позволения, Кикудзи-сан, я бы хотела немного побыть в чайном павильоне. У меня теперь есть свободное время, ведь лето уже, уроков мало, вот и зашла…

Тикако пододвинула к Кикудзи подарок — коробку печенья и веер.

— Наверно, в чайном павильоне опять пахнет плесенью.

— Наверно…

— Вижу, у вас сино Оота-сан. Позвольте полюбоваться, — произнесла Тикако равнодушным тоном и, не вставая с места, пододвинулась поближе к кувшину.

Крепко упершись ладонями о татами, Тикако наклонилась над ним. Ее плечи, костистые, по-мужски широкие, приподнялись, голова опустилась, и Кикудзи показалось, что она вот-вот прыснет на цветы губительным ядом.

— Изволили купить?

— Нет, получил в подарок.

— Такую вещь?! Подарок, конечно, вам сделали роскошный, слов нет. Все понятно — на память, значит.

Тикако выпрямилась, повернулась к Кикудзи.

— Да, вещь очень ценная. Уж лучше бы вы купили это сино. А то даже как-то страшно от такого подарка. Это ведь ее дочка подарила вам…

— Купить? Я подумаю.

— Подумайте. У вас в доме много чайной утвари господина Оота. Но ваш отец все покупал, платил за нее деньги. Конечно, тогда, когда стал покровительствовать госпоже Оота… Вот и выходит…

— Прекратите этот разговор!

— Ладно, ладно, молчу!

Тикако вдруг быстро и необыкновенно легко поднялась и вышла из комнаты.

Вскоре послышались голоса — ее и служанки. Когда она снова появилась, на ней был кухонный халат.

— А Оота-сан ведь с собой покончила! — сказала она. Ее слова обрушились на Кикудзи, как внезапный удар.

— Что за бред! Ничего подобного!

— Вы так думаете? И ошибаетесь! Я сразу поняла. От нее всегда веяло чем-то зловещим. — Тикако взглянула на Кикудзи. — И ваш отец говорил, что она загадочная женщина. Конечно, мы, женщины, смотрим друг на друга другими глазами, чем смотрят на нас мужчины, но… Странная она была, какая-то не то наивная, не то невинная… Не знаю, не знаю, но мне такие не по нутру… А что навязчивая она была, это уж совершенно верно…

— Я бы попросил вас не говорить дурно о покойной!

— Простите, Кикудзи-сан! Вы правы, нехорошо так говорить… Но ведь эта покойница и сейчас вам мешает — мешает вашему браку… Да и отец ваш от нее натерпелся…

«Не отец, — подумал Кикудзи, — а ты сама натерпелась». Связь отца с Тикако, наверно, была случайной и очень короткой, и бросил он ее не из-за госпожи Оота, а гораздо раньше. Но Тикако возненавидела госпожу Оота лютой ненавистью. За то, что эта женщина была дорогой и близкой отцу до самой смерти.

— Да, сложная она была штучка, эта Оота-сан! — не унималась Тикако. — Вы, Кикудзи-сан, мужчина молодой, малоопытный, вам в ней не разобраться. Я вам больше скажу: счастье, что она догадалась вовремя умереть, для вас счастье. Не то погибли бы вы, сгинули. Правда, правда!

Кикудзи отвернулся от Тикако. Но она словно и не заметила этого.

— Впрочем, разве я бы допустила, чтобы кто-нибудь помешал вашему браку?! Кто знает, может, она и чувствовала себя виноватой, да ничего не могла сделать со своей бесовской натурой. Оттого и решила умереть… А еще, наверно, надеялась после смерти встретиться с вашим отцом. Такая уж она была…

От этих слов у Кикудзи по спине забегали мурашки. Тикако вышла в сад.

— Пойду посижу в чайном павильоне. Может, успокоюсь, — сказала она.

Кикудзи некоторое время сидел неподвижно и смотрел на цветы.

Белые и бледно-розовые цветы… Белое с розоватым отсветом сино… Розы, гвоздики и керамика растворялись друг в друге, поглощали друг друга… Пока он сидел и смотрел, на фоне сино возникла легкая тень — Фумико, одинокая, печальная, съежившаяся на татами в опустевшем доме.

Губная помада госпожи Оота

1

Почистив зубы, Кикудзи вернулся в спальню. Служанка ставила цветок повилики в подвесную вазочку — декоративную тыкву-перехватку.

Снова забираясь в постель, Кикудзи сказал:

— Сегодня я встану, но попозже.

Он лег на спину, запрокинул голову на подушку и стал смотреть на цветок в тыкве, висевшей в углу токонома. Служанка, уже выйдя в соседнюю комнату, спросила:

— А на службу вы сегодня не пойдете?

— Не пойду. Отдохну еще денек… Но с постели встану.

Кикудзи простудился — у него были сильные головные боли, и последние пять дней он на работу не ходил.

— Послушай, где это ты нашла повилику?

— В имбире, у садовой ограды… Там выросла, всего-то один цветочек и расцвел.

Дикая повилика. Сама выросла. Стебелек тоненький, листья малюсенькие, и один-единственный цветок — простенький, скромный, темно-фиолетовый.