Поставив на обложке книги свое великое имя рядом с фамилией молодого ученого, Эйнштейн как бы перенес творческие возможности Инфельда в новое измерение, как бы выдал ему вексель своего доверия, как бы приподнял его до своего собственного уровня, как бы снял с него покров неизвестности, который иногда так сильно мешает молодым ученым делать первые самостоятельные шаги в науке. Он просто помог ему начать. А это очень важно. Особенно в современных условиях, когда уровень исследовательской мысли даже на самых ее первоначальных стадиях очень высок…
Я часто задумывался над этой историей: как понять поступок Эйнштейна по большому счету? Каково второе значение его, подтекст? Не мог же Эйнштейн работать с Инфельдом в течение целого года ради одного гонорара? Это было совершенно не в характере Эйнштейна. Ведь он тратил свое время, цену которого знал, очевидно, лучше, чем кто-либо другой, на работу над книгой, автору которой совсем не обязательно нужно было быть Эйнштейном… Вопреки существующим в биографической литературе объяснениям я понял этот поступок так: великому физику нужна была рядом молодая мысль, молодые мозги, не захваченные еще традиционными толкованиями и представлениями. Ему нужен был не просто ученик, а ученик особый, неожиданный, чтобы в этой неожиданности был какой-то парадокс, какой-то эмоциональный фокус, который резко бы противоречил размеренному ежедневному рационалистическому ходу мысли. Вы знаете, Маша, это эмоциональное вторжение в наше абстрактное научное мышление иногда очень необходимо, особенно когда внезапно надо разорвать цепь привычных, устоявшихся ассоциаций и взглянуть на объект своего исследования как бы заново, впервые, совсем юными глазами. И тогда вы увидите, что предмет ваших многолетних наблюдений и размышлений буквально сверкает десятками совершенно новых связей и обусловленностей, которые раньше, в обычной обстановке, вам даже и не приходили в голову.
— Иван Михайлович, вы хотите поставить на моей поездке в Якутию не только научный, но и психологический эксперимент?
— Маша, да что вы говорите? Ну как вы только могли подумать такое?
— Ой, дура я, дура! Простите, Иван Михайлович. Мне все время кажется, что я в каком-то дурацком двойственном положении. Я не могу отказаться от работы с вами, это выше моих сил. Но с другой стороны… Вы так добры и снисходительны ко мне… Иногда я начинаю думать: могла бы я стать вашей аспиранткой, если бы была не такая, какая есть, а другая — хромая, например, уродливая?..
— Маша, вы хотели задать мне какой-то вопрос.
— Вопрос? Да, хотела. Но теперь, кажется, не стоит. Впрочем… Я задам его вам, когда вернусь из Якутии, хорошо?
— Хорошо. Я буду ждать вашего возвращения. Нам о многом нужно будет поговорить…
3
«Служебная. Москва, НИИ-240, профессору Губину, Самолета Ил-14, выделенного ГВФ спецрейса нашей группы Якутию, Свердловске отказал правый двигатель. Просим разрешить пересадку обычный рейс. Полозова».
«Служебная. Свердловск, аэропорт, востребования, Полозовой. Пересадку разрешаю. Обеспечьте перегрузку аппаратуры максимальными удобствами. Особенно берегите оптику. Губин».
«Служебная. Москва, НИИ-240, Губину. Прошли Челябинск, Омск, Новосибирск. Ночуем Красноярске. Машина грузовая, холодная. Народ мерзнет. Полозова».
«Москва, НИИ-240, Губину. Иркутске снова перегрузились. Постепенно приобретаем квалификацию опытных крючников. Сгодится черный день. Полозова».
«Москва, НИИ-240, Губину. Прошли Усть-Кут, Киренск, Витим. Последнем слышали великолепный образчик местной мудрости: «Витим — дальше не летим». Но мы почему-то полетели. Полозова».
«Москва, НИИ-240, Губину. Прошли Бодайбо, Мухтую, Олекминск. Делаем невероятные зигзаги по карте. Самолетик наш считает своим долгом останавливаться возле каждого столбика. Полозова».
«Москва, НИИ-240, Губину. Скоростью черепахи прошли Сунтар, Нюрбу, Вилюйск. Садились во всех трех. Причина — выгрузка новых урн голосования выборы народных судей. Полозова».
«Москва, НИИ-240, Губину. Два дня просидели поселке Оленек. Нет погоды. Настроение постепенно скисает. Полозова».
«Москва, НИИ-240, Губину. Наше путешествие, кажется, подходит к концу. Завтра баржей отплываем Владимирскую экспедицию. Умом можно тронуться здешних порядков и темпов. Полозова».