Счастливым смехом наполнились дома крестьян, не одному Тунбао повезло. Наверняка их деревушку нынче приняла в опеку сама Покровительница шелководства[97]. Почти все тридцать семей собрали коконов на семьдесят — восемьдесят процентов. Но Тунбао их превзошел — его семья собрала процентов на сто двадцать — сто тридцать.
У речки и на рисовом току снова стало людно. За последний месяц крестьяне сильно отощали, говорили сипло, мешки под глазами увеличились, зато бодрости было хоть отбавляй. Перебирая в памяти все, что пришлось пережить за этот месяц самоотверженной борьбы, женщины в мечтах уже видели груды белых как снег серебряных монет. Первым делом они выкупят из закладной лавки весеннюю и летнюю одежду, а в праздник дуаньянцзе[98] можно будет полакомиться окунем. Прохаживались насчет Адо и Хэхуа. Любао каждому твердила: «Совсем стыд потеряла, прямо домой является!» Мужчины отвечали на ее слова грубым смехом, женщины шептали молитвы и тихонько ругались. Семье Тунбао завидовали, ее удачу объясняли покровительством бодисатвы и чудодейственной силой предков.
Наступили «лан шаньтоу» и «ван шаньтоу»[99]. В эти дни полагается навещать друг друга. По этому случаю приехал в гости со своим сынишкой Ацзю сват Тунбао Чжан Цайфа. Каких только подарков они не навезли: и мягкого печенья, и тонкой лапши, и слив, и японской мушмулы, и соленой рыбы. Сяобао был вне себя от радости, как собачонка при виде снега.
Тунбао повел свата к реке, и там они уселись под ивой.
— Ты коконы продашь? Или сами будете разматывать? — поинтересовался сват.
Чжан Цайфа был мастером рассказывать всякие занятные истории. Он частенько ходил к храму бога — хранителя города[100], где на площади выступали сказители; от них старик и наслушался этих историй и знал чуть ли не наизусть эпизоды из романа времен Суйской[101] и Танской[102] династий, в особенности о «мятежах восемнадцати князей и семидесяти двух повстанцах»[103], а также о Чэн Яоцзине[104], который продавал дрова и спекулировал контрабандной солью, а позднее выступил с мятежниками из крепости Ваган.
Но ничего дельного от Чжан Цайфа никогда не услышишь, поэтому Тунбао не стал распространяться насчет коконов, лишь ответил:
— Конечно, продам.
Хлопнув себя по коленке, старый Чжан печально вздохнул, поднялся и показал рукой на кирпичную стену шелкомотальни, видневшейся сквозь поредевшую тутовую рощу вдали, за деревней.
— Гляди, Тунбао, ворота шелкомотальни на запоре! Что проку от твоих коконов? Никто их нынче не купит. Восемнадцать мятежных князей давно спустились на землю, а Ли Шиминь[105] так до сих пор и не появился, и нет на земле покоя! Да, кокономотальни нынче ворот не отопрут и коконов покупать не будут.
Тунбао усмехнулся — он не поверил свату. Да и кто этому поверит? Здесь чуть не на каждом шагу кокономотальня. Да фабрик, пожалуй, больше, чем выгребных ям. Неужто все они так и будут простаивать? К тому же пронесся слух, будто с японцами договорились и войны, стало быть, не ожидается — не зря солдаты давно ушли из шелкомотальни.
Чжан Цайфа заговорил о другом, стал сбивчиво передавать городские новости, а потом перешел к историям о Чэн Яоцзине и Цинь Шубао[106]. После этого он попросил свата побыстрее вернуть его хозяину долг в тридцать юаней — ведь он поручился за Тунбао.
После ухода гостя Тунбао отправился поглядеть на две шелкомотальни, за деревней, возле плотины, — слова свата как-никак его встревожили. Ворота и вправду оказались на запоре, и людей не видать. То ли было в прежние годы? В эту пору на фабричном дворе уже стояли в ряд стойки, над ними висели большие черные весы.
Старик разволновался, но дома, поглядев на плотные, белые, блестящие коконы, засмеялся счастливой улыбкой. Превосходные коконы! Тунбао никак не мог поверить, что на них не найдется покупателя. Последующие дни он был занят сбором коконов, затем «благодарением божества» и совсем забыл о шелкомотальных фабриках. Однако сельчан все чаще охватывало уныние. Куда девались веселье и смех! Люди ходили мрачнее тучи. Из соседнего городка, с дороги, тянувшейся вдоль плотины, — отовсюду ползли слухи о том, что шелкомотальни будут по-прежнему закрыты. В прежние годы скупщики коконов уже сновали в это время по деревням, мелькая, словно лошади, изображенные на фонарях, вращающихся во время представления. А сейчас хоть бы один скупщик появился! Зато заимодавцы и сборщики налогов заполонили всю деревню! Крестьяне хотели отдать им в счет долга коконы, но те и слушать не стали.
97
98
99
103
Имеется в виду роман Чу Жэньхо (XVII в.) «Суй Тан яньи», написанный на основе исторических сочинений и танских и сунских повестей чуаньци. В романе, состоящем из ста глав, воссоздаются картины дворцовой жизни при суйском императоре Янди (605—617 гг.) и танском императоре Сюаньцзуне (712—756 гг.). В романе рассказывается также о последних годах правления династии Суй, о приведших к ее гибели мятежах военачальников против императора Янди.
105
В тексте рассказа «Весенние шелкопряды» намек на непрекращающиеся междоусобицы китайских милитаристов, в которых, как верит Чжан Цайфа, перевоплотились мятежные князья прошлого, а также сожаление о том, что еще не народился на свете человек, способный покончить со смутами и привести Китай к миру, как это сделал в свое время Ли Шиминь.
106
2 По обычаю, односельчане Тунбао возносят «благодарение богине шелководства» дважды: после долгой спячки шелковичных червей и после сбора коконов. Бедняки ограничиваются лишь обрядом «благодарения молодняка шелкопряда». (Примеч. автора.)