В то время у деда (по матери) уже было пятеро воспитанников, и он утверждал, что больше не собирается брать учеников. Однако ему было не совсем удобно отказать будущему мужу любимой внучки. Главная проблема теперь состояла в согласии прадеда по отцу. Дед по матери стал просить его позволения. Тот отказал, и он не посмел настаивать. Тогда мой будущий отец сам написал своему деду письмо, где доказывал, что обучение медицине и подготовка к экзаменам могут идти параллельно, а в качестве примера приводил имена многих известных чиновников с древности до эпохи Цин, владевших искусством врачевания наряду с основным занятием. И только после троекратных обращений к прадеду, тот скрепя сердце дал свое согласие.
Итак, когда отец прибыл в дом тестя учиться медицине, у того уже было пять учеников. Все старше отца, они имели семьи и успели завести детей. Ученики пробыли у деда по 5—6 лет и вполне могли бы сами заняться медицинской практикой, но стремились получить побольше клинического опыта у столь известного учителя и не собирались так скоро уходить. В тот момент дед как раз писал книгу по медицине, и его ученики боролись за право помогать ему в этом деле. Дед установил: ежедневно принимать не более пяти человек, посещать (только на территории уезда) не более двух человек. Все просьбы о посещении извне вежливо отклонялись.
В то время двоюродный брат деда по имени Вэйцин тоже имел медицинскую практику в уезде. (Он был младше деда на 10 лет, но и ему уже было 50; Вэйцин имел сына по имени Сусян, тоже занимавшегося медициной, женатого, с двумя дочерьми.) Он был довольно искусным врачом, но из-за слишком громкой славы моего деда немногие обращались за помощью к Вэйцину. Однако поскольку дед лично установил ограничение приемов и вызовов, всем, кто оказывался обойденным, он рекомендовал сходить к Вэйцину, искренне советуя больному: «Мой брат очень талантлив и ничем не отличается от меня, правда, он моложе и энергичнее. Пожалуйста, обратитесь к нему за помощью, это более чем надежно». С той поры слава Чэнь Вэйцина стала широко распространяться, и, после смерти деда, он оказался в положении известнейшего врача районов Ханчжоу, Цзясина, Хучжоу и Сучжоу. Чэнь был единственным родственником семьи матери в Цзяннани. По ее словам, в провинциях Цзянсу и Чжэцзян у семьи Чэнь, кажется, были другие родственники, но еще до тайпинского восстания от них не получали известий и утратили всякие связи.
Дед по матери внес полторы тысячи лянов серебра на свадьбу дочери, когда ей исполнилось 19 лет; ей он сказал, что, когда женился (то есть брал в жены ее мать, мою бабку), то потребовалось лишь двести лянов, но сейчас у него есть деньги, он любит дочь и ее мужа, кроме этого, он слышал, что глава рода Шэнь очень щедр, а потому и он сам не должен показаться скупым. Уже потом, когда дед услышал, что прадед выделил две тысячи лянов серебра на свадьбу внука, то (в свою очередь) добавил от себя пятьсот лянов. Эти деньги наличными пошли на содержимое сундуков. (Раньше, при вступлении в брак, родственники невесты давали за ней приданое; обычно лишь шкаф да два сундука, сверх того столы, стулья, низкие скамьи, фарфоровую посуду, бронзовую утварь и т. п.; богатые же давали вдвое больше, вплоть до женских украшений, что не предусматривалось традицией. Кроме одежды на все времена года, доверху наполнившей сундуки, на дно каждого из них укладывались две-три тысячи медных монет — это называлось «набить сундуки»; более обеспеченные устилали дно не медными монетами, а серебряными юанями. Это был обычай мест, где я родился.) Дед моей невесты дал дочери в наследство два шкафа и четыре сундука, причем на каждый шкаф сверху устанавливалось еще по три сундука — два больших и маленький, что, можно считать, составляло двенадцать сундуков. В каждый большой сундук на дно было уложено по сто серебряных юаней, всего 800 юаней серебром. Чиновники, помещики и торговцы того времени обычно устраивали более роскошные свадьбы.