На следующий день он велел матери разобрать книги: по медицине — подарить другим, романы — оставить дома. Указывая на книгу с произведением Тань Сытуна «Учение о гуманности», он сказал мне: «Это величайшее творение, сейчас ты ее не поймешь, но потом, возможно, сможешь осилить».
С тех пор отец больше не читал книги по математике, но каждый день говорил о делах страны, часто рассуждая о том, как Япония сделалась сильным государством после реформ, осуществленных в ходе революции Мэйдзи[123]. Он постоянно убеждал меня: «Великий муж должен посвятить себя служению Поднебесной». А потом многократно разъяснял, что это значит. И мать желала видеть меня устремленным человеком, а так как пословица гласит: «Старший брат — как отец», то будущее моего брата целиком зависит от того, какой пример я ему подам.
Летом следующего года стояла невыносимая жара. Матери показалось, что две комнаты, где раньше собирался жить прадед (в семье их называли «новыми»), пустуют, поэтому она попросила перенести отца в одну из них на первый этаж с окнами на запад. В конце лета — начале осени отец скончался. Смерть пришла к нему без мучений, будто бы он просто уснул вечным сном. Однажды, когда мать стала звать отца, а отец не откликнулся, то сначала решили, что он спит, но в лице его уже не было ни кровинки, пульс не прощупывался, стало ясно: он действительно покинул любимую жену и прекрасных сыновей, отправившись в сильный и богатый Китай второй волны реформ, о котором столько мечтал.
Я и брат как раз занимались, когда услышали надрывный материнский крик. Стремглав бросившись в комнату, мы увидели, что она уже стала менять отцу одежду, и тут же расплакались. Вскоре собрались все домашние, суматошно пытаясь помочь матери, а та отказывалась от помощи, заливаясь слезами. Она сама протерла горячим полотенцем насухо тело отца, обрядила его в погребальную одежду и разрешила осторожно распрямить согнутые ноги.
Тело перенесли в комнату с окнами на восток, которая обычно служила гостиной. От начала и до конца мать лишь беззвучно всхлипывала, сдерживая рыдания. Но как только вошли плачущие бабушка и Бао Чжу, она дала слезам волю.
Так как было очень жарко, отца похоронили уже на следующий день. После похорон мать устроила поминальную в комнате, оде он умер, поставила туда пару цветочных ваз, в которых всегда были живые цветы. Ко входу комнаты была обращена фотография отца. По обе стороны от застекленной рамки с фотографией, мать укрепила парные надписи, выполненные изящным почерком:
«В юные годы Конфуция и Мэнцзы читал наизусть, стал старше — увлекся акустикой, оптикой, химией и электротехникой, печалился о положении в стране, был полон забот о своей семье, увы, вдруг его захватила болезнь, талант не полностью раскрыв, он умер, не доведя до конца любимого дела; прекрасный человек и мой учитель, мы целых десять лет все отдавали друг другу, но град побил весенние цветы, его и сотней жизней не воскресишь, а ныне, выполняя его завещание, буду воспитывать и наставлять двух сыновей».
Отцу исполнилось всего 34 года…
НАЧАЛО ТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
В конце августа 1927 года я возвратился в Шанхай из Гулина. Кун Дэчжи, моя жена, в это самое время из-за преждевременных родов находилась в больнице. Она сообщила мне, что в списках подлежащих аресту, утвержденных правительством Нанкина, есть и мое имя, а на днях приходили общие знакомые и спрашивали обо мне. Жена отвечала, что «Яньбин уехал в Японию». «Сейчас ты вернулся, — продолжала она, — что будем делать?» Немного подумав, я ответил: «Говори по-прежнему, что я в Японии. Я пока не буду выходить из дома и стану избегать встреч».