Здесь горизонт рокочет грозами,
Но все они проходят мимо:
Прозрачной рощицей берёзовой
Нас наше небо заслонило.
И лёгкий свет, раздетый донага,
Ныряет с облака крутого
В душистые объятья донника –
То белого, то золотого.
А если вдруг нежданно всплачется,
Воспомнится неосторожно –
Вот земляника, мать-и-мачеха
И подорожник придорожный.
Возьми с ладони эту радугу
И смуглый сад, ещё спросонья,
Где капельки звенят, не падая,
И называются росою.
«Внезапный снегопад остановил часы…»
Внезапный снегопад остановил часы.
Лавиною сошёл с невидимой вершины!
Как занавес, упал – застыли, недвижимы,
Привычные черты привычной суеты.
Нам некуда идти. Сырым тяжёлым гнётом
Деревья клонит ниц до хруста в позвонках.
И то, что вознесли до неба на руках,
Теперь лежит в грязи, плывёт холодным потом.
Всё будет хорошо. Растает, зарастёт,
Запустим время вновь – пойдут по кругу стрелки
На башне городской в золоченной тарелке –
Но этот снегопад, и ужас, и восторг
Останутся как весть о грозном, несказанном,
О родине стихов, о лежбище лавин,
Чей лёгкий синий флаг летит, неуловим,
И поднимает ввысь легко, одним касаньем.
«Русское солнце, дорожное, скудное светом…»
Русское солнце, дорожное, скудное светом…
Очи в слезах – только я не узнаю об этом.
Грошик серебряный – хлеба купить или просто
В стылую воду забросить с Калинова моста?
Дайте вернуться опять по старинной примете
В эти скупые края, где серебряно светит
Русское солнце, плывущее хмарью февральской,
Детское сердце терзая тревогой и лаской!
Русское солнце! Холодное, ясное, злое,
Словно присыпано давнею белой золою,
Словно обмануто, брошено, но, воскресая,
Из кисеи выбивается прядка косая.
Медленно-медленно, свет собирая по искрам,
Я проникаюсь высоким твоим материнством:
Это душа твоя ищет меня, как слепая,
Бережным снегом на тихую землю слетая…
«Так тигр подходит к бабочке, смеясь…»
А. К.
Так тигр подходит к бабочке, смеясь
И в первый раз пьянея на охоте…
Он осторожно втягивает когти:
Откуда эта радужная вязь,
Откуда эта пряная пыльца
И воздуха неуследимый трепет?
Он морщит нос и любопытство терпит,
Как терпят боль, пощады не прося.
Он тянется, дыхание тая,
Он видит всю её, почти не глядя,
В разлёте крыл, как в крохотной тетради,
Прочитывая буквы бытия.
Потом уходит, мягок и тяжёл,
Своей кровавой славе потакая,
Легко угрюмый воздух обтекая,
Запоминая то, что он прочёл.
Она живёт ещё какой-то час,
Ещё какой-то век своей свободы,
Со всей великой библией Природы
Одною этой встречею сочтясь.
«Зима стояла у киоска…»
Зима стояла у киоска,
У самых нежных хризантем,
И капли голубого воска
Стекали вдоль стеклянных стен.
Угрюмый город спал, неприбран,
И ты сказал: «Душа болит…»
Цветам, как будто странным рыбам,
Был свет до краешка налит.
Они плескались, лепетали
И вглядывались в полумглу,
Растрёпанными лепестками
Распластываясь по стеклу.
И, позабыв свою работу,
На низком стуле у окна
Цветочница читала что-то,
Как смерть, наивна и юна.