Выбрать главу
Что ж, взлетай легко и неумело, Где бессчётно в землю полегли… Родина – таинственная мера Боли и любви.

На этой родине «звонарь раскачивает сон», беззвучно взывая ко Всевышнему, а «наяву гуляют ордами,/ Глумясь над спящими и мёртвыми…» Последняя метель напоминает погибельную сечу, в которой подчистую ложится засадный снежный полк, а непогода – приход отряда батьки Махно, оборачивающийся отнюдь не шуточным расстрелом.

На этой родине «…Ангелы на покосе/ Точат свои лучи…/ Песенок не поют,/ Мёда на хлеб не мажут./ Лезвия отобьют –/ То-то травы поляжет!» И та же намоленная трава, расстилаемая во храме на Троицу, напоминает: «Трава травой живём, не узнаны,/ Удерживаемы едва/ Зеленокровного родства/ Душеспасительными узами…».

Здесь снова и снова «…кто-то падает крестом/ И осеняет поле/ На три открытых стороны:/ России, вечности, войны…» И матери проводят жизнь «в нищете безвыходной и жалкой,/В неизбывном страхе за детей» и молитве к Богоматери, чей потемневший лик по-прежнему взирает «с холодной лаковой доски». И сам себя ловишь на доселе запретной, а теперь вылезающей из-под спуда мыслишке, и понимаешь, что деваться с подводной лодки некуда:

Что сердце слабое? Трепещет Надеждой перемены мест? Ты эмигрант, ты перебежчик, Невозвращенец и мертвец.
Твой век не вышел из окопа, Твой год уже полёг костьми. Твой час настал – но неохота В сырую землю, чёрт возьми!
И вот стоишь перед таможней С нелепой ношей за спиной: Со всей великой, невозможной, Смертельно вечною страной…

Но здесь даже сухая серая полынь, «нестерпимо горько» звенящая на обочине той же дороги, передаёт тебе дыхание жизни. И понятно, что «до бела снега догорать» негде, кроме как в России – конкретно во Владимире, что навеял эти строки. И когда, прикрыв глаза от жгучей боли, рассыпаешь хлебные крошки – «кто-то в шорохе крыл» подбирает их все до единой.

Стихи здесь выдыхает сам тёплый воздух, заточённый на скучной окраине, и сама эта окраина звучит окариной, способной извлекать из себя незатейливую, а всё-таки мелодию. Не только нарастающий шум листвы предстаёт взволнованным ошеломляющим монологом, но «на всех немыслимых ветрах» распускаются полотна речи: «Спасти, утешить, оберечь,/ Дать мужества на ополченье…/ И небо – речь, и поле – речь,/ И рек студёные реченья…».

Андрей Расторгуев, поэт, член Союза писателей России.
Екатеринбург.

Тёмный сад

Стихотворения 1982–1991 гг.

«Всё начинается в осенней вязкой глине…»

Всё начинается в осенней вязкой глине: Вечернее дыхание полыни И долгий, смутный разговор, И путь в густой туман, где дремлют гребни гор, И сонная душа, и песня о долине. Всё начинается в глубокой колее. Колёса брызжут ржавою водою, Забрызганное небо над тобою И лес, как призрак, молчалив. Когда настанет час небесного отлива, С собою унесёт отлив И свет, и тьму, и круг луны унылой, И обнажатся мрачные обрывы И гребни острых скал на ложе дна. И ты узнаешь: ложь всегда одна, А истин много. Если о России Не говорить, не думать, не дышать, И глину не месить лаптями, сапогами, Колёсами поющих жалобно телег – Мы канем в пустоту, не отыскав ночлег, В урочный час небесного отлива.