Выбрать главу
Ей кажется: бросишь работу – И время затянется льдом, И можно дождаться кого-то, Кто ищет затерянный дом.
Не цепи смертей и рождений В предчувствии гласа трубы, А ветхая ткань сновидений С серебряной нитью судьбы.
И если расправить руками – Увидишь в сплетении строк Горящий на пепельной ткани Серебряно-светлый цветок.
И пламя займётся иное, И вспыхнет растерянный взор: Какой бесконечной зимою Рождался прекрасный узор!
Какие холодные дали Свирепо дышали в стекло! Как руки томились и ждали – Но вечное время прошло.

«Как я люблю этот поздний покой…»

Как я люблю этот поздний покой – Низкое небо над белой рекой,
Выстланный снегом каменный мост, Иву с охапкой брошенных гнёзд,
Издалека, где всходила заря, – Бурое зарево монастыря,
Много ли, мало ли вёрст и веков Шелест полозьев, удары подков,
И над покорным молчанием изб – Флюгер безумный, жалобный визг…

«Мы не умерли и не смирились…»

Мы не умерли и не смирились, Но взгляни на далёкий закат: В синем дыме цветёт амариллис – Это гибнет оставленный град.
Закоптились небесные своды До глубокой ночной черноты. В тайном городе нашей свободы Догорают дома и мосты.
Нам не слышно, как мечутся крики От огня до небесной реки. Там горят наши мёртвые книги, Наши дерзкие черновики.

«Светлеет – словно тонкий лёд…»

Светлеет – словно тонкий лёд Легко расходится в реке. Тележка дворника поёт, Поёт на птичьем языке.
И молодое деревцо Едва лепечет под окном, Слепое повернув лицо Туда, где солнце будет днём.
На миг попробуй замереть, Закрыть послушные глаза: Звенят, как праздничная медь, Малиновые голоса.
О, лёгкий утренний полёт В пустое небо без примет! Слепой и тонкий тополёк Листвой ощупывает свет.

Браслет

Индийские камни на смуглой руке – Не сон ли тяжёлый, не путь ли кровавый? Но нет – это к тёмной прозрачной реке Текут и текут бесконечные травы.
Но нет: это мягко ступает носок, Но нет: это гул золотого браслета, Ладонью прижатый горячий висок, И слёзы, и страх, и мольба до рассвета.
Но нет: это заполночь мимо светил Ночных – проскользнула в холодных глубинах Случайная тень ослепительных крыл, Тревожных и царственных – Голубиных.

Бронзовый ангел донского монастыря

Перед крыльями твоими Замираю в тайном страхе: Вот какие в поднебесье Иногда летают птахи!
И гудит, пластая воздух, Крыл томительная бронза, И глаза твои слепые Смотрят пристально и грозно.
Но когда же ты летаешь В пустоте над облаками, Если даже нынче утром Ты сидишь на чёрном камне,
А среди крестов и клёнов Шумно листья облетают, И хрипатые вороны Тучи снежные скликают,
И полны густого света Неопрятные аллеи – Кажется, не хватит силы Удержаться на земле…

Гл. 17

Как ворон, замерев над спящим Вавилоном, Услышишь: ворота откроются со стоном, Медлительный рассвет восходит на холмы, Становится светло, но порожденья тьмы Ещё тревожат сны, ещё в глухих трущобах – То крадущийся шаг, то мерзкий хриплый шёпот. Великий город спит роскошным сном блудницы, И тьма глядит на свет сквозь узкие бойницы – Туда, в туман полей. В привычной бедной сини Мерцают купола погубленных церквей. Жестокий царский труд напрасен – быть пустыне На месте праздной родины твоей. Покорствуя, сойти? Восстать ли против Книги, Тысячелетний рок, как прах, смахнув с весов? Но сквозь любой толпы приветственные крики Ты слышишь гневный хор высоких голосов – И нестерпимо сквозь небесный белый дым Сияет юный Иерусалим.