Это были три симпатичные джентльмена в возрасте между двадцатью и двадцатью пятью годами, с буйными гривами и живым выражением лиц. Первый выглядел интеллигентным, второй — лукавым и сообразительным, а третий олицетворял, как видно, скромность и благочестие, так как один его глаз смотрел в землю, а другой на небо.
Мистер Шпик подтвердил мои впечатления, но добавил, что медальоны отображают раннюю молодость Вицегубернаторов. Сейчас они приближаются к девяноста годам, но не утратили ни своего интеллекта, ни своих характерных черт.
— И слава богу, мистер Драгойефф, Триединство Их Превосходительств — самое большое счастье для Уибробии. Потому что найти Вице-губернатора, сочетающего в себе качества всех троих, так же трудно, как пропустить копыто через игольное ушко.
— Верблюда через игольное ушко, — поправил я.
— Пусть верблюда, — согласился мистер Шпик.
И мы поехали за город, на ипподром, где должен был состояться Парад уининимов. Мы прибыли вовремя, но с трудом нашли места на самых верхних скамейках.
Ипподром был эллипсовидный, длиной в милю и шириной в полмили. В отличие от других ипподромов мира беговая дорожка его была покрыта бетоном и содержала в себе акустические элементы, благодаря которым парадный шаг марширующих звучал особенно громко и жизнерадостно. Посредине эллипса возвышалась высокая трибуна для именитых людей города. Среди них находился и Грейтполисмен Лаггнегга, он же церемониймейстер парада, он же мэр города, он же начальник гарнизона, он же президент областной Лиги заднекопытных. Издали я не мог его как следует рассмотреть. Запомнился только шикарно откинутый русый хвост, золотые эполеты на могучих голых плечах, генеральские лампасы на коротких штанах и золотой блеск жезла с шаром наверху. Я проникся к нему уважением, поскольку, как гласит народная поговорка, форма определяет содержание.
На правом краю этого плац-ипподрома стоял строй коней в сто рядов, по сорок в каждом ряду. Это были крупные и красивые животные, построенные по росту и масти, но какой они породы, я не мог распознать. Перед огромным конским каре стояли замершие в ожидании десять рядов уибробцев-барабанщиков, также по сорок в ряд и еще столько же флейтистов и фанфаристов. Перед ними выпятил живот дирижер с длинной палочкой в правой руке. Палочка, или скорее палка, была выше его роста и украшена разноцветными лентами.
До начала парада оставалась минута. Я ждал, когда наконец появятся таинственные уининимы и оседлают коней.
Но этого не случилось. Ровно в 16.15 Грейтполисмен поднял над головой свой золотой жезл. Дирижер высоко подкинул палочку и с неподражаемой легкостью поймал ее. Загремели барабаны. Пискнули флейты, зазвучали фанфары. И кони, о господа, именно кони стали вышагивать…
Это было нечто неописуемое. Барабаны грохотали с такой силой, что даже у нас внутри все сотрясалось: ррам-тарарам-там, ррам-тарарам-там, ррам, ррам, ррам… Лина заткнула уши и закрыла глаза. Но я — нет. Никогда в жизни я не видел таких коней, как эти. Какой музыкальный слух, какой маршевый шаг! Под их копытами сотрясалась земля, и мне казалось, что из их ноздрей вырываются пламя и дым. Они обходили ипподром, приветствуемые миллионной публикой и поднятым жезлом Грейтполисмена, и были восхитительны. На них не было ни седел, ни кожаной сбруи, украшенной безделушками, и это придавало их церемониальному шагу грацию и свободу. Только на передних ногах, в такт флейтам и барабанам, звенели серебряные путы, отчего зрелище приобретало еще более выразительную мелодичность.
Парад приближался к нам. И меня что-то стало немного смущать. У нас, да и везде в мире, даже когда лошадей запрягают или ездят на них верхом, вид у них бодрый, осанка гордая, а эти кони были воплощением оскорбленного достоинства. Они выглядели очень умными и словно могли бы говорить, но не хотели. Барабаны били изо всех сил, публика ревела и топала копытами, Грейтполисмен поднимал свой жезл аж в небеса, а кони молчали. Они были печальны, эти кони…
Парад окончился, и мы поспешили к нашему вездеходу, но я так и не увидел уининимов. А ведь это был Парад уининимов?
— Но они прошли перед вашими глазами, — удивился мистер Шпик. — Целых сто рядов… Да вы не близоруки?
— Извините, — сказал я, — но это были кони…