Надлежащую присягу мы приняли прежде всего по нашему европейскому обычаю, подняв руку к небу и призывая его в свидетели. Значительно труднее было принять уибробскую присягу. Нужно было схватить правую ступню левой рукой и одновременно приставить средний палец правой к темени, а большим прикоснуться к кончику левого уха.
К нашему удивлению мы безупречно принесли обе присяги. Я и сейчас горжусь этим, потому что это показывает, как легко европейцу приспособиться к обычаям уибробчества.
Церемония требовала, как ясно было сказано в разделе Б. ПРАВА, и посвящения в подданство. Для этой цели мы с женой должны были сжевать и проглотить по охапке пырея, а затем Грейтполисмен должен был лягнуть нас по мягкому месту своим правым копытом. Правда, Лина завизжала, а я прорычал от боли и даже попытался в свою очередь лягнуть высокого сановника, но в конце концов все обошлось благополучно, так как сановник с пониманием отнесся к нашей житейской неопытности.
Все было выполнено достойно и в соответствующем темпе. Мистер Рольф, а вслед за ним и мистер Шпик бросились пожимать нам руки. Мы расцеловали их в обе щеки, в известной мере вынужденно, потому что, как известно, у болгар не принято, чтобы мужчина целовался с мужчиной. Разумеется, это не относится к болгаркам, но и Лина, которая все еще поскуливала после удара копытом, выполнила ритуал без особого желания.
Итак, мы были уже уибробскими подданными и поспешили оставить Грейтполисменство. У выхода нас встретил тот же офицер-полисмен, который встречал нас у входа. Он вернул мне часы и перочинный ножик, зубной врач поставил мне мост с двумя золотыми коронками, и мы удалились от Грейтполисменства так же, как и приблизились к нему. На этот раз моя жена, несмотря на наколенники, едва это вытерпела, и из уст ее вырывались неприличные слова, которых я до той поры от нее никогда не слышал.
Утешил ее до некоторой степени следующий этап нашего уибробизирования, так как мистер Шпик привел нас в ближайшую гривмахерскую, чтобы мы немедленно выполнили параграф 3 документа о подданстве.
Здесь следует отметить, что в Уибробии гривмахерские полностью заменяют наши парикмахерские с той лишь разницей, что процесс приукрашивания у уибробцев противоположен нашему: главное у них не в бритье и стрижке, то есть не в уменьшении волос, а в увеличении их. И это естественно: чем длиннее и подвижнее хвост уибробки, тем большим успехом пользуется она в обществе и тем больше ее шансы выйти замуж за высшего сановника; чем богаче грива уибробца, тем смелее он ведет себя среди дам и среди властелинов, поскольку, по словам мистера Шпика, буйная грива — бесспорный признак как половой, так и патриотической энергии.
В гривмахерской нас с поклоном встретил главный гривмахер. Когда он выпрямился и посмотрел на нас с Линой, он икнул и оцепенел. Но мистер Шпик отвел его в сторону и прошептал ему что-то на ухо, после чего Лина была приглашена в гривмахерское кресло.
Я стал счастливым свидетелем превращения моей жены в уибробку под ловкими руками гривмахера. Прежде всего он выбрал богатую дамскую гриву цвета Лининых волос и, разрезав ее платье на спине, прирастил гриву, волосок по волоску, специальным аппаратом, которым в Уибробии пользуются все плешивые мужчины и женщины. Затем прирастил к соответствующему месту хвост, тот самый, что фигурирует сейчас среди вещественных доказательств нашего путешествия, и расчесал все это элегантной скребницей. В завершение он попросил мою жену: встать и потрясти гривой, а хвост без помощи рук задрать кверху — все это Лина исполнила с неподражаемой грацией. Мистер Шпик не мог удержаться от восхищенного ржания и даже забил копытами.
Вскоре был готов и я. Моя грива была достаточно буйной, чтобы я мог рассчитывать на приличное будущее. Я хотел было задрать хвост, но гривмахер заметил, что для мужчины эта процедура необязательна.
Из гривмахерской мы вышли отлично уибробизированными. На улице к нам уже никто не присматривался. Линин хвост мел мостовую на целый метр за ней, а она сама ступала грациозным нервным шагом породистой кобылы. Я в свою очередь помахивал своим подстриженным хвостом, словно отгоняя мух от своих боков, и это доставляло мне невыразимое удовольствие… В самом деле, что такое человек! Достаточно небольшой перемены во внешнем облике, чтобы он неузнаваемо изменился и почувствовал себя по-новому. Помню, что в свое время, сбросив с себя сельские штаны из грубого сукна и натянув брюки, я не мог узнать себя в зеркале: мое лицо сразу стало более интеллигентным, глаза смотрели с орлиной строгостью и свысока даже на мой собственный облик. Я встретил одного своего друга детства, и он меня не узнал, а я его тем более, поскольку он был в деревенских портках и не мог быть мне ничем полезен. Позднее он стал большим начальником, и, встретившись с ним, я его едва узнал, а он меня — тем более. А детьми мы вместе играли в орехи и ловили головастиков в сельской канаве…