Наша жизнь в Лаггнегге текла спокойно и без осложнений. В этом не было ничего удивительного, поскольку Уибробия — спокойная страна, чуждая каких бы то ни было психических или социальных катаклизмов. Вчерашний день походит там на нынешний, нынешний — как две капли воды на завтрашний. Уибробец спит, работает, ест, посещает уборные. Уибробка регулярно раз в два года рожает и каждый день ходит в гривмахерскую. Каждую неделю в кино показывают новые фильмы, чрезвычайно полезные для здоровья и морали. События культурной жизни исчерпываются какой-либо символической экзекуцией древнего поэта или философа или реальной, но уже кого-либо из современных литераторов, а политическая жизнь — ежедневными бюллетенями о здоровье Их Превосходительств. Даже климат в Уибробии удивительно постоянный и мягкий: температура в тени всегда 26 градусов по Клейтону (соответствует нашему Цельсию), на три солнечных дня приходится один умеренно дождливый, и раз в год для очищения воздуха проносится приличный ураган. О причинах такой климатической стабильности я узнал значительно позже.
Все это время через мистера Шпика я получал от государства ежемесячно как безработный по 20 спруг. Этих средств нам с Линой хватало на корм, одежду и гривмахерскую, но безделье начало мне надоедать. Мистер Шпик посоветовал мне подать прошение о работе в Великую фирму. Мне показалось, что неловко тревожить великих людей по мелочам, и я спросил, нет ли какой-либо более мелкой фирмы. Шпик ответил отрицательно. Раньше существовали три фирмы, но впоследствии, во имя народного блага, договорились между собой и объединились в одну Великую фирму, возглавляемую Их Превосходительствами. Теперь Уибробия в целом, а также и в частностях представляет собой собственность этой фирмы, и уибробцы, все без исключения, где бы они ни жили и какая бы ни была у них профессия, работали на нее. Это наилучшим образом обеспечивало свободу, демократию и единство нации.
— Но если кто-нибудь не хочет работать в Великой фирме? — спросил я.
— Не хочет, пусть не работает, — ответил мистер Шпик.
— А где же он тогда будет работать?
— Нигде.
— А что он будет есть?
— Это его дело.
Я поспешил подать прошение в один из филиалов Великой фирмы, указав свою профессию и трудовой стаж. Через три месяца я получил ответ, что такой профессии в Уибробии не существует. Только тогда я вспомнил, что в Лаггнегге нет зоологического сада, а дикие животные водятся только в Западной резервации и в охотничьих парках Грейтполисменов, но те, что в парках, нуждаются скорее в дрессировщиках, чем в зоологах. В крайнем случае я мог бы переквалифицироваться в зоотехника, но, к несчастью, в Уибробии нет домашних животных, если не считать кошек и так называемых универзоо — помеси, полученной от скрещивания верблюда, осла, черного буйвола и уибробского тапира, и используемой больше для забавы детей, чем для хозяйственных нужд. Что же касается лошадей или уининимов, как предпочитают называть их уибробцы, о них заботятся врачи, а не ветеринары, поскольку они не считаются животными.
Пока я раздумывал, какую же новую профессию мне выбрать, проблема разрешилась сама собой. Нам с Линой улыбнулось счастье.
Однажды, когда мы вернулись с файф-о-клока, состоявшегося на близлежащем граси-сквере, Нэг и Броб, наши хозяева, встретили нас глубоким поклоном и необычайно подобострастными улыбками. Зная, что Броб и Нэг представляют приятное исключение среди уибробцев и любят шутить, я ответил еще более глубоким поклоном. Но на этот раз они сохранили и далее свое благоговейное поведение, и Броб протянул конверт, адресованный мне лично. На конверте был отпечатан герб Уибробии. Я хотел было разорвать конверт, но Броб в ужасе остановил меня, а Нэг сбегала за серебряным кинжалом, предназначенным, как она сказала, для таких конвертов. Уже испытывая трепет, я аккуратно вскрыл конверт, достал из него тонкую золотую пластинку. На пластинке был выгравирован следующий текст: