После посещения Западной резервации мы приземлились и в течение нескольких дней продолжали путешествовать по шоссе. Это позволило нам пополнить наши знания о быте, нравах и религии в Уибробии. Поделюсь некоторыми своими наиболее интересными наблюдениями.
Уибробцы очень любят природу и ценят ее красоты. При этом они освоили и победили ее полностью. Об этом можно было судить, например, по отсутствию каких бы то ни было диких животных и птиц, а также и домашних животных в населенной части страны. Первые были истреблены потому, что поднимали шум, а вторые — ввиду их бесполезности. С особой заботой здесь относятся к озерам и рекам, куда спускаются промышленные и бытовые отходы, — это делается с целью придать их водам более современную окраску. Соответственно изменены и названия рек. Так, бывшая Брильянтовая река, одна из наиболее длинных и полноводных в Уибробии, теперь называется Кемикл ривер[29], бывшая Синяя небесная лента носит выразительное название Экскремент ривер и т. д. По этим причинам речные воды уже не загрязняются рыбой, а питьевая вода добывается из артезианских колодцев глубиной в две-три тысячи ярдов; трава во многих местах имеет странный черно-коричневый цвет, спаржа — цвет окиси меди, а огурцы и салат пахнут серой и машинным маслом. Как, впрочем, и уибробцы, которые употребляют их в пищу…
Еще больше здесь заботятся о воздухе. Во время путешествия нас с Линой удивляли странные сооружения, разбросанные по равнине, — высокие пирамидальные конструкции, которые наверху заканчивались чем-то вроде воронок. Эти воронки выбрасывали вверх фиолетовые облака дыма и иногда что-то изрыгали с вулканическим гулом; извергнутое медленно опускалось на равнину и населенные пункты в виде редкого тумана — то почти черного, то серебристого, сверкающего молниями.
Я вначале подумал, что это установки военного предназначения, и запретил Лине задавать вопросы, но потом сам не выдержал и спросил Шпика, что это такое.
— О, самые обыкновенные пульверизаторы дыма, пыли и нейтринных отходов.
— Понимаю, — сказал я. — Без этого не может обходиться производство соответствующего оружия.
— Мы не производим оружия, — заметил Шпик.
— Как так?
— У нас оно есть. Мы произвели его в достаточном количестве для войны любого масштаба.
— Но тогда зачем вам эти пульверизаторы?
— Я уже сказал — для распространения пыли, дыма и нейтринных отходов.
— Но зачем вам тогда пыль, дым и прочее?
— Для повышения качества атмосферы до уровня прогресса в целом, — с досадой сказал Шпик. — Что в этом удивительного? Жесткое излучение пока лишь в три раза превышает излучение донейтринной эпохи, а мы стремимся увеличить его по крайней мере в десять раз.
Я невольно разинул рот, и, поскольку долгое время не мог перевести дух, Шпик похлопал меня по плечу.
— Ну, мистер Драгойефф, не будьте ребенком. Какая культурная страна, скажите мне, позволила бы себе дышать обыкновенным воздухом? Как мы сможем хотя бы отчасти обуздать демографический взрыв, если не будет инфарктов, лейкемии, уродства, идиотизма и других полезных заболеваний? И представляете, какая безработица постигла бы комиссии и комитеты по охране природы, дипломатов, духовных пастырей, социологов и прочих, если бы не от чего было спасать уибробчество. Как видите, эти сооружения необходимы нам больше, чем зерновой корм и фураж.
Это объяснение заткнуло мне рот. Наконец-то я услышал разумный ответ на вопросы, которые давно не давали мне покоя. И когда Шпик добавил, что в некоторых местах, куда не доходило действие гигантских пульверизаторов, уибробцы носили с собой маленькие карманные реакторчики без защитной изоляции, я уже не удивился.
На меня также произвело впечатление хорошо развитое фермерство в этой стране, чему, кроме отличной механизации частных хозяйств, способствовало умение, с которым здесь сажали зерновые и травяные растения. Говоря «сажали», я не ошибся, потому что в Уибробии поля не засеивают, а засаживают. Этот плодотворный метод, научно обоснованный Уибробской академией наук, был обязан своим появлением благотворной языковой ошибке, которую однажды допустил Вице-губернатор мистер Ричард Фокс. Хвастаясь в частной беседе своим хобби — садоводством, он оговорился и вместо «посеял райграс» сказал «посадил райграс». Это было воспринято присутствующими как знамение великих перемен в уибробском земледелии, и спустя два дня в Парламенте проголосовали «Закон о посадках зерновых и травяных растений». С того дня фермеры начали сажать не только райграс, но и ячмень, овес, просо, маниоку, люцерну и прочее.