— Страшный, — сказал я.
— Не страшный, — заметил мистер Аймсори. — Просто человек.
— Человек?
— Да, он вашей расы. — Наш старейшина почесал лысую голову, которая по сравнению с головой старика казалась прекрасной. — Все его здесь называют Молчальник, потому что он никогда ни с кем, кроме как с собой, не говорит.
— Но кто он, откуда?
— Этого никто не знает, — сказал мистер Аймсори. — Самые старые заключенные уверяют, что застали его здесь и что самые старые до них утверждали то же самое… Я не верю в эту легенду, потому что, если ей верить, этому человеку должно быть по крайней мере сто пятьдесят лет. А в Уибробии никто столько не живет, особенно если это человек.
— А вы не пытались с ним поговорить?
— Пытался, но напрасно. Он обошел меня и удалился. Все считают его сумасшедшим, но я думаю, что дело не в этом.
— А в чем?
— Как вам сказать… Все, что делает или чего не делает этот человек, противоречит законам природы.
— Не понимаю.
— И я, — сказал бывший академик. — Например, никто до сих пор не видел, чтобы он ел, хотя он получает свой паек. Кроме того, он не спит по целым неделям и часто прогуливается за оградой Энсестрел стейбл. Некоторые даже утверждают, что он любит перепрыгивать через нее.
— Перепрыгивать? Этот инвалид?
— Глупости, разумеется, — рассмеялся мистер Аймсори. — Но как видите, одна легенда порождает другую, другая третью, и так создается мифология.
Мистер Аймсори извинился за затянувшийся визит, который, наверное, нас утомил, и оставил нас отдыхать, предупредив, что нам необходимо обесхвоститься и обезгривиться как можно скорее, согласно здешним правилам. Лина кивнула и, опечалившись, уронила несколько слезинок, а я сказал себе: в этой Уибробии никогда не знаешь когда, кому и как угодить.
На следующий день мы отправились в местную антигривмахерскую, испытывая немалый страх: обычно оторвать от себя что-либо — операция значительно более болезненная, чем что-то приживить. К счастью, антигривмахер даже не пожелал заниматься нами и посоветовал просто выдернуть присаженные волосы. Оказалось, что это и легко и безболезненно… Боже, как на самом деле хорошо — избавляться от того, что не присуще твоей природе! Даже Лина, немного подумав и оглядевшись, согласилась, что голый зад ничуть не безобразнее прикрытого лошадиным хвостом. Свой хвост она на всякий случай спрятала в чемодан…
Жизнь в Энсестрел стейбл текла потихоньку между стойлом и утренней песней о старом Джеке, и так прошло несколько месяцев. Мы включились в общий ритм жизни, и скоро нам начало казаться, что мы никогда и не жили ни в каком другом месте. Но в начале июля произошло событие, которое нас взволновало.
Был ясный солнечный день. Мы с Линой дежурили по конюшне и, покончив с уборкой, присели на скамейке на нашей улочке. Мистер Аймсори грел на солнце свои ревматические копыта. Одна молодая пара, отказавшаяся отдать своего уибробенка в сад соответствующего грейтполисменства и по этой причине попавшая сюда, учила своего отпрыска ходить. Остальные наши соконюшенники лениво беседовали, обмениваясь незначительными сплетнями по адресу соседней конюшни. На площади пять-шесть заключенных слушали стихи престарелого поэта, о котором говорили, что он в Уибробии последний; поэт был отправлен сюда вполне заслуженно — он потерял в одной своей поэме, посвященной дню рождения мистера Гарри Хуфа, шестую стопу гекзаметра. Сейчас он исправил свою ошибку и читал поэму громким голосом в надежде, что Его Превосходительство услышит и вернет его в Уиброб-сити.
Слушали и мы с Линой и в ожидании обеда позевывали, как вдруг мать делающего первые шаги уибробенка взвизгнула, схватила его и бросилась к конюшне. Кто-то крикнул:
— Птица Рух!
Площадь и улочка мгновенно опустели. Мы с Линой тоже хотели было бежать, но из ворот нашей конюшни вышел наш сосед Молчальник, спокойно остановился и уставился своим единственным глазом на цепь Черных скал. Это придало нам смелости, и мы посмотрели туда же.
Над гребнем гор появилась огромная птица. Она медленно кружила в вышине, как у нас кружат ястребы, прежде чем камнем броситься вниз и похитить цыпленка или полевую мышь. И действительно, пока мы дивились, чего так испугались уибробцы, птица со страшной скоростью начала спускаться. С каждой секундой она падала все стремительнее и увеличивалась на наших глазах, приобретая чудовищные размеры.
Бежать было поздно. Мы зажмурились и втянули головы в плечи… Нечто громадное, свистящее и хлопающее закрыло солнце и подняло сильный ветер, конюшня за нами затряслась, а мы повалились на землю.