Сначала Светозар не думал выступать, не знал, какую занять позицию. Но он посмотрел на вздрагивающие плечи молодой женщины, на ее тонкую беспомощную шею, поросшую светлым пушком, и вскочил, не попросив слова. Наговорил кучу неприятных вещей партийному секретарю и разразился горячей речью о правах сердца, о товарище, которого надо поддержать…
Его выступление имело поразительный эффект — не столько из-за логики его мысли, сколько из-за неукротимого чувства, пылавшего в его глазах. Он даже не произнес имени Поповой, но все, кто говорил после него, высказались против предложенного наказания. И собрание общим голосованием его отвергло. Денев рассердился и заявил, что это непартийное решение, проявление интеллигентщины и стихийности, что вызвало бурное возмущение коммунистов. Но Денев был волевой и честолюбивый человек. На следующем партийном собрании он объявил, что Попова исключена из партии районным комитетом за бытовое разложение. Коммунисты встретили это сообщение молча, понурив головы.
Услышав об исключении Поповой, Светозар был так потрясен, что не мог ничего сказать. Он был из тех натур, которые от явной несправедливости просто заболевают; в первый момент она парализует их волю, а потом толкает к необдуманным поступкам или к действиям, которые не дают желаемых результатов. Но два дня спустя, когда Светозар встретил Денева, он, сердясь на собственное малодушие, высказал ему все, что о нем думал… Теперь, после разговора с Колевым, он упрекал себя за свою поспешность: именно с Деневым не следовало так говорить, если он хотел чего-то добиться.
Светозар отошел от окна. Бросил еще один взгляд на эскиз, сложил его, убрал в большую папку к остальным чертежам и пошел к начальнику проектной мастерской.
Стефанов встретил его в своем кабинетике как всегда приветливой и чуть застенчивой улыбкой. Это был невысокий сухощавый человек лет пятидесяти, совершенно седой, отчего его моложавое смуглое лицо казалось еще смуглее. Он предложил своему коллеге сесть и посмотрел на него вопросительно. Светозар сразу высказал свои сомнения по поводу проекта и попросил разрешения представить его через неделю. Стефанов озабоченно нахмурил лоб.
— Неприятно, — сказал он своим тихим женственным голосом. — Мне только что звонили из министерства, и я заверил их, что сегодня мы представим проект. Может быть, все же его следует послать, а, Стойков?
Светозар посмотрел на него внимательно, и тот отвел глаза. Светозар сказал мягко:
— Мне очень жаль, товарищ Стефанов, я знаю, что создаю тебе затруднения. Ответственность за задержку я беру на себя. Кроме того, я уверен, что ты сам не послал бы работу, в которой сомневаешься.
— Верно, — сказал со вздохом Стефанов. — Но что делать? Наверху все спешат, и я уже два раза допускал компромиссы со своей профессиональной совестью. Ты знаешь, что мне это противно… — Он встретил взгляд Светозара. — Ладно, ладно, в третий раз не возьму греха на душу. И все же, скажу я тебе, мне осточертело получать замечания за такие вещи, в которых я не виноват. В нашем ремесле есть в конце концов и искусство, а это не все понимают. И приходится каяться в мнимых грехах.
— На этот раз я буду каяться, — усмехнулся Светозар. — А что касается грехов… Думаю, что ты собираешься взять на душу один вполне реальный грех.
— Да?
— Я имею в виду Попову.
Стефанов беспокойно поелозил на стуле.
— Тебе Денев сказал?
— Я только что узнал, — ответил уклончиво Светозар. — А следовало бы узнать раньше, поскольку я прямой начальник Поповой.
Стефанов встал и заходил по кабинету. В его узких плечах было что-то унылое и беспомощное, и Светозару стало его жалко. Этот отличный специалист был никудышным начальником: вечно боялся кого-нибудь задеть и не умел подчинять других своей воле.