Пятая пожелала: любить мужа.
Шестая пожелала: быть любимой мужем.
Наконец, подошла седьмая и сказала:
— У тебя уже все есть, принцесса. Мне остается только пожелать, чтобы ты никогда не желала того, что не принадлежит тебе, чтобы ты никогда не посягала на чужое.
— Что? — удивленно воскликнула королева.
Но в это время кормилица от радости пошла плясать по комнате, приговаривая:
— О! О! как добра и благочестива будет принцесса! Уж как моя принцесса будет добра и благочестива!
С кормилицей спорить не приходится, и королева должна была седьмой колдунье, кроме всех подарков, прибавить еще пару золотых туфелек, в которых она танцевала на своей помолвке.
И случилось такое, чего не случалось с тех пор, как мир стоит. Старухи правду сказали! Еще в колыбели принцесса цвела, как роза. При этом она показала себя такой умницей, что ее тотчас же зачислили в сенат! Но очень скоро выяснилось, что не все то золото, что блестит, и что колдуньям все-таки верить нельзя.
Однажды, представьте себе, принцесса садится в колыбели и говорит:
— Не качайте, не морочьте мне голову!
Ее желанию уступили.
Затем она вдруг приказала:
— Не свивайте меня!? Что вы связали меня? Дайте мне свободу!
Хотя испокон веку в королевстве детей пеленали, но ей и в этом уступили.
Гораздо серьезнее было, когда принцесса однажды спросила мать-королеву, почему у нее в груди нет молока.
Бедная королева вспыхнула и выскочила из комнаты.
Кормилица отвечала принцессе почти с гневом:
— Королева — не обыкновенная женщина, чтоб ходить с молоком, как корова…
— А придворные дамы? — спросила принцесса.
— Это же девушки! — воскликнула кормилица, забывая о том, что она говорит с ребенком. — Это же барышни, им вовсе не пристало иметь детей! И молоко дарует господь только матери для ее родного дитяти!
— Так я твой ребенок?
Кормилицу бросило в жар и холод.
— Мой ребенок, — отвечала она, и слезы ручьем полились у нее из глаз, — мое дитя осталось в деревне, размоченный мякиш сосет оно… Я приехала сюда тебя, принцесса, выкормить! Большая честь, большое счастье выпали мне!
— А почему же ты плачешь?
— От радости! — воскликнула расстроенная кормилица.
— Что не мое, того я не желаю! — заявила принцесса, и при этом весьма твердо.
И ничего с ней нельзя было сделать: пришлось отлучить от груди. Но это еще не все.
Принцесса узнала, что она носит то, что произвели другие, живет во дворце, который выстроили другие, и ест то, что другие люди сеяли, жали, мололи и пекли. Этого она не желает!
— Чего же ты хочешь, принцесса?
Пока она сама еще не может работать, она хочет в лес, жить под божьим небом, питаться фруктами со свободного дерева и, как праматерь Ева, покрывать тело листьями.
— А наше для тебя чужое? — спрашивают король и королева.
— Это не ваше! — ответила принцесса и топнула ножкой.
Естественно, она тотчас же исчезла.
Втайне все жители Всякбурга были опечалены. Но ни у кого не хватало мужества спросить, куда девалась принцесса: бежала она или сослана, на том она или на этом свете? Ночью, у себя дома, в постели не один из жителей города тяжело вздыхал. Но на людях — молчок!
Так благословение колдуньи проклятием обернулось!
Но принцесса не бежала, и недруги не погубили ее.
Королевский дворец был украшен высокой башней, чтоб он был виден далеко. В башне была железная комнатка с крохотным оконцем, в которое можно было увидеть клочок земли и много неба.
В этой комнатке за десятью замками сидит принцесса. Ночью она глядит на звезды в небе и удивляется, что они так холодны, так светлы и все же не греют. Днем мысли ее заняты другим.
Недалеко от дворца стоит королевская кузница. Там работает старик кузнец с помощником средних лет и учеником, почти мальчиком.
Прежде всего принцесса любит смотреть, как из кузницы летят искры,
«Это счастье, — думает принцесса, — что искры разлетаются и тут же гаснут. А то от дворца давно бы и следа не осталось».
— Жаль, — вздыхает умная принцесса, — столько огня и без всякой пользы! — Потом она задумывается над работающими в кузнице. «Только они могли бы сломать мои замки! Только они могут меня освободить! К сожалению, — продолжает она размышлять, — старый кузнец слишком стар. От постоянного грохота молота он оглох, это видно по его поведению. Если б я позвала на помощь, он не услышал бы! Увидеть меня он тоже не может! Он никогда не смотрит выше своего молота! Его помощник моложе. Потихоньку, осторожно он иногда поглядывает вверх. Он может меня увидеть. Когда работа в кузнице стоит, он может меня услышать! Но спасать меня он не станет! Слишком много страха в его глазах! Слишком низко кланяется он, когда мимо проходит придворный! Он никогда не отважится!