— Читай псалмы.
— Нет у меня времени.
— Молись горячо.
— Я не понимаю слов молитв.
Меламед глянул на него с состраданием.
— Чем ты занимаешься?
— Я носильщик.
— Ну, так служи тем, которые изучают библию.
— Как это делать?
— Приноси, к примеру, каждый вечер в молельню два ведра воды, чтобы изучающие божье слово могли напиться.
Обрадованный Хаим встрепенулся.
— Ребе, — спросил он снова, — а моя жена?
— Когда муж сидит в райском кресле, жена уподобляется скамеечке под его ногами.
………………………………………
Когда Хаим вернулся к вечерней молитве домой, Хана сидела у стола и читала: «Бог Авраама…» Увидел он ее, и у него больно сердце сжалось.
— Нет, Хана, — припал он к ней, — я не хочу, чтобы ты была скамеечкой под моими ногами… Я наклонюсь к тебе, подниму и посажу рядом с собой. Мы будем сидеть с тобой на одном стуле, как сейчас… Нам так хорошо вместе! Слышишь, Хана, ты обязательно будешь сидеть со мной на одном стуле. Всевышний вынужден будет согласиться с этим.
Смерть музыканта
Пер. Л. Юдкевич
а кровати лежит скелет, обтянутый желтой, сухой, дряблой кожей. Умирает Михл-музыкант. Подле него на сундуке сидит жена его Мирл. Глаза ее опухли от слез. В разных концах тесной каморки толкутся их восемь сыновей, все музыканты. Тишина. Никто слова не вымолвит. Да и не о чем говорить. Доктор давно уже махнул на него рукой, фельдшер тоже. Даже Рувн из богадельни, этот «опытный» лекарь, сказал: «Пиши пропало!» Наследством тут не пахнет. Погребальное братство даст саван и могилу, братство носильщиков выставит на душу по глотку водки. Все просто и ясно, говорить не о чем. Только одна Мирл не сдается. Сегодня она снова отчаянно вопила в синагоге. А только что она возвратилась с кладбища, где припадала к родным могилам и молила о помощи. Она все время твердит свое: «Он умирает за грехи детей. Они не блюдут законов божьих, эти бездельники. Потому господь, да святится имя его, и забирает у них отца… Капелла теряет своего главу, свой венец. Отныне свадьба не будет свадьбой, веселье — весельем».
Однако милосердие божье безгранично. Надо кричать, вопить, молить! А они, дети, музыкантишки эти!.. «Ни капли жалости у них, ходят без талескотнов…»[23] Если б не эти грехи!.. У нее на небесах есть заступник — дядя-резник. Он, должно быть, там важная шишка, безусловно не отказал бы ей. При жизни он, да будет блаженна память его, постоянно ласкал ее… Понятно, он и теперь неплохо относится к ней. Он потрудился бы, сделал бы для нее все, что можно. «Но эти грехи, — кричит она, — эти грехи! Ездят на христианские балы, едят там хлебы с маслом и еще бог весть что! Ходят без талескотнов! Не может же он этакую стену прошибить. Конечно, он сделает все… Но грехи грехи!»
Сыновья ничего не отвечают, каждый в своем углу тупо смотрит в пол.
— Есть еще время! — всхлипывает Мирл. — Дети! Дети! Боже мой, дети! Покайтесь же!
— Мирл! — отзывается больной. — Оставь их в покое, Мирл! Все кончено. Я свое отыграл. Перестань, Мирл, я хочу умереть.
Мирл вне себя.
— Ах, чтоб тебя! Умереть ему хочется! Умереть! А я? Нет, я не дам тебе умереть! Ты должен жить! Ты должен!.. Я буду так кричать, что душе не удастся покинуть твое тело.
Видать, в сердце у Мирл открылась старая незажившая рана.
— Оставь, Мирл! — молит больной. — Довольно поругались мы за нашу жизнь. Хватит! Нехорошо так перед смертью… Ох, Мирл, Мирл! И я грешил, и ты грешила… Но кончим с этим. Помолчи-ка лучше. Я уже чувствую, как холодная смерть подбирается от кончиков пальцев на ногах к самому сердцу, как отмирает в теле клетка за клеткой. Не кричи, Мирл, так лучше!
— Это потому, что ты хочешь избавиться от меня, — перебивает его Мирл. — Ты всегда хотел избавиться от меня! — горько рыдает она. — Всегда! На уме у тебя всегда была черная Песя. Ты постоянно твердил, что хочешь умереть. О, горе мне!.. Даже теперь он не хочет покаяться! Даже теперь!.. Теперь!..
— Не только черная Песя, — горько усмехается умирающий. — Много их было на веку — и черных, и блондинок, и рыжих… Но от тебя, Мирл, я никогда не хотел избавиться… Девица девицей… Так уж у музыкантов заведено… Тянет, как болячка, смешно даже… Но жена есть жена!.. Это совсем разные вещи… Помнишь, когда черная Песя сказала тебе что-то обидное, я разделался с ней прямо на улице.
Молчи, Мирл! Жена есть жена. Разве только если разведутся… да и то душа болит… Поверь, Мирл, я буду скучать по тебе… и по вас, дети. Вы тоже доставили мне немало горя! Но ничего! Таков уж характер скрипки, таков характер музыкантов. Я знаю, вы не очень почитали отца своего, но все ж любили меня. Если я иной раз пропускал лишний глоток водки, вы ворчали: «Пьяница!» Нельзя так!.. С отцом так нельзя!.. Ну, ладно! И у меня был отец, и я с ним обращался не лучше… Но хватит об этом! Я прощаю вас…